1914–2014. Европа выходит из истории?

Поражение 1940 г. стало для многих французов, которые через него прошли, таким несмываемым унижением, что простить Германию было для них почти что немыслимо. Этот крах, который нельзя понять, не учитывая тот накал социальной и идеологической борьбы, которая раздирала довоенную Францию, вызвал у переживших его поколений мощнейший приступ антигерманизма. Его истоки как в самом поражении, так и в оккупации с ее тяготами. Чувство унижения – это сила, которая многое в истории объясняет. Однако и на этом берегу Рейна временная дистанция меняет восприятие прошлого и позволяет взглянуть на крушение Франции в 1940 г. как на эпизод «европейской гражданской войны» – этот концепт гораздо лучше подходит ко Второй мировой войне, чем к Первой. Война 1914–1918 гг. была воспринята как «европейская гражданская война» лишь узким кругом интеллигенции (Стефаном Цвейгом, Роменом Ролланом). В отличие от нее Вторая мировая действительно была не только конфликтом наций, но и столкновением идеологий, опиравшихся на различные политические и социальные силы. Эта гражданская война затронула также и Францию. Как писал, сравнивая поражения 1870 и 1940 гг., американский историк Майкл Говард[191], «генералы XIX в., так же, как их преемники 1940 г., стремились во что бы то ни стало избежать социальной революции, пусть даже ценой национальной капитуляции». Францию не случайно называют «страной Революции»: как показал Анри Гильмен, ее буржуазия все так же продолжала страшиться народа, на который ей с 1792 по 1794 г. пришлось опереться, чтобы завоевать власть. Вспомним о том, как один из идеологов национал-социализма в 1940 г. заявил, что поражение Франции стало также (а возможно, и в первую очередь) поражением идей 1789 г. Для тех французов, кто сделал выбор в пользу сотрудничества с немцами, это решение было мотивировано, скорее, не классовыми, а идеологическими соображениями, пусть даже Пьер Лаваль в 1941 г. дал ему национальное обоснование: «Европа будет немецкой. Если мы хотим, чтобы Франция нашла свое место в завтрашней Европе, ей следует быть на одной стороне с Германией».

Через семьдесят лет после окончания Второй мировой войны страсти поулеглись. На обоих берегах Рейна историческая дистанция позволяет не позабыть пережитое, а вместе взглянуть на то прошлое, «которое не желает уходить в прошлое». Как и в Германии в 1933 г., во Франции Гитлер воспользовался сообщничеством консервативных классов. Он использовал Петена, как до того использовал Гинденбурга. А режим Виши, точно так же, как и нацистский, стремился стереть все следы существования Республики. У каждого народа, конечно, своя история. Однако общие рамки интерпретации позволяют отказаться от черно-белых оценок и клише.

Национальные истории Франции и Германии так давно и так тесно переплелись, что мы должны вместе понять, через что прошли в свете тех вызовов, которые, хотим мы этого или нет, вот уже целый век стоят перед миром. Ни один народ не может двигаться дальше, если не обретет разумное самоуважение. Это касается как немцев, так и французов, которые друг друга гораздо лучше поймут, если взглянут на прошлое в длительной исторической перспективе, а это требует сменить сам масштаб рассмотрения.

Асинхрония национальных историй и история Европы