Немногим лучше было положение в 15-м корпусе. От полков 6-й дивизии осталось по 500–600 человек, от 8-й – по 400–500 человек, от артиллерийских бригад – почти ничего492
. П. К. Кондзеровский, посещавший разбитые части, вспоминал: «…какими-то беспомощными, беззащитными показались мне эти люди; видно было, что среди них нет никого, кто бы их объединил, подбодрил, о них позаботился»493. Специально для проверяющего был устроен смотр. Перед генералом проходили остатки частей корпуса, а стоявший рядом командир называл их. Вся 8-я артиллерийская бригада была представлена одним офицером – это был поручик, отдавший при прохождении честь принимавшему смотр командованию. Николай Николаевич решил полностью восстановить 15-й корпус, до начала 1915 г. он оставался в Гомеле. Остатки 13-го корпуса были переведены в Ригу, где на их основе сформирована отдельная стрелковая бригада в составе четырех двухбатальонных полков. Каждый батальон носил имя бывшего полка корпуса494. 18 (31) августа был назначен новый командующий 2-й армией – бывший командир 2-го армейского корпуса генерал С. М. Шейдеман495.Один из лучших германских генералов Вильгельм Гренер так оценивал причины провала русского наступления: «Поход в Восточную Пруссию мог бы закончиться для немцев весьма плохо, если бы командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский оказался на высоте задачи – твердой рукой осуществлять единство руководства над вверенными ему армиями в операциях против Восточной Пруссии. Хотя он был уже в мирное время начальником штаба русской армии, но во время войны все же не обнаружил тех способностей, которые необходимы для вождения армий. Так же как и младший Мольтке, он полагался на осмотрительность и самостоятельность командующих армиями и потому не проявлял собственной инициативы»496
. Безусловно, огромная доля вины за произошедшую в Восточной Пруссии катастрофу лежит на Ставке. 19 августа (1 сентября) великий князь известил императора о поражении, ответственность за которое полностью взял на себя497.Наступление в Восточную Пруссию, несмотря на поражение, сделало Николая Николаевича еще более популярным среди союзников498
. Английский представитель при Ставке генерал-майор Дж. Генбери-Вилльямс приехал в Ставку непосредственно перед катастрофой армии А. В. Самсонова и настроения перед ее началом не застал. По его словам, Николай Николаевич тяжело переживал поражение в Восточной Пруссии, но смотрел на провалившуюся операцию как на помощь союзникам, облегчавшую их положение во Франции499. «Мы рады принести такие жертвы нашим союзникам», – сказал он французскому военному представителю маркизу В. де Лагишу500. Слабо еще представлявший их размеры, Р. Пуанкаре 30 августа отметил: «Во всяком случае, это выступление русских армий (имеется в виду и против Германии, и против Австро-Венгрии. –Франция в этот момент по-прежнему возлагала особые надежды на своих союзников. 3 сентября 1914 г. ее президент и правительство покинули Париж. Перед отъездом в Бордо Р. Пуанкаре обратился к народу с воззванием, под которым подписались и все министры. Оно, в частности, гласило: «Терпеть и бороться – таков должен быть лозунг союзных армий: английской, русской, бельгийской и французской. Терпеть и бороться, пока на море нам будут помогать англичане. Бороться, пока русские будут продолжать свое наступательное движение в сердце Германии для нанесения ей решительного удара»502
. Хотя в этот момент русские армии уже не наступали «в сердце Германии», свой вклад в спасение Парижа они все же внесли. К чести французского главнокомандующего, он и после войны считал, что, несмотря на катастрофу под Танненбергом, русские выполнили свои обязательства перед союзниками. 30 августа, в день, когда он получил известие об исходе сражения в Восточной Пруссии, два германских корпуса уже покидали фронт во Франции503. В то же время большие потери существенно ослабили правое крыло немцев во Франции (с 10 тыс. человек на 1 км фронта до 3–5 тыс.)504. Компенсировать эти потери было нечем, что во многом спасло французов в битве на Марне.