1915 год. Апогей

В конце концов, 27 января (9 февраля) командиру 20-го корпуса генералу от артиллерии П. И. Булгакову было приказано к утру 29 января (11 февраля) занять позиции у Гольдапа и Грабовена, 3-й корпус одновременно должен был отойти на позицию у Сталупенена⁸⁸. Приказ по армии от 27 января (9 февраля) с изложением плана отступления завершался категорическим требованием: «Все передвижения, вызываемые новым расположением войск, произвести наивозможно скрытно и в полном порядке, обратив особое внимание на связь между корпусами и отдельными отрядами. Напоминаю, что лучшее обеспечение флангов достигается расположением уступами вне флангов… Выполнение всего, связанного с занятием нового положения, произвести с полной энергией и помня, что в исключительные минуты требуются исключительное напряжение и выносливость»⁸⁹.

При отступлении в столь сложной обстановке возникла проблема с эвакуацией тылов. Поскольку снежные заносы парализовали движение по железной дороге, начальник штаба армии предложил оставить тяжелораненых и тифозных больных в госпитале в Лыке с тем, чтобы передать их немцам в порядке, установленном Женевской конвенцией. Вывозить этих людей гужевым транспортом было равносильно смертному приговору⁹⁰. Внезапно в штабе армии появился А. И. Гучков (он находился на фронте с миссией ЦК «Союза 17 октября», распределял теплые вещи, белье и солдатские кисеты, собранные в тылу)⁹¹, который выказал Ф. В. Сиверсу категорический протест против этого решения и заявил, что в случае приостановки отступления на сутки он берется осуществить вывоз всех тяжелораненых и тифозных больных. Ф. В. Сиверс, несмотря на протесты А. П. фон Будберга, принял сторону А. И. Гучкова – общее отступление армии было отложено⁹². Конечно, дело не только в А. И. Гучкове, Н. В. Рузский также по-прежнему настаивал на том, чтобы корпуса 10-й армии продолжали удерживать свои позиции⁹³.

Прежде всего решение о приостановке отступления коснулось центральных корпусов, так как днем 27 января (9 февраля) Н. А. Епанчин распорядился начать с наступлением темноты отвод своих войск на Сталупенен⁹⁴. Положение Вержболовской группы 9 февраля было весьма тяжелым. Составленная из разных частей, она не была слаженным механизмом, занимала слишком протяженный фронт – свыше 86 км, а в резерве у ее командующего имелся лишь один батальон⁹⁵. Фактически отход части этих войск начался еще до отдачи приказа командиром 3-го корпуса. Отступление стало безусловной необходимостью⁹⁶. Однако на следующий день перед Н. А. Епанчиным была выдвинута задача удерживать вержболовскую позицию, не ставя при этом под угрозу войска своей группы, то есть гарнизон Ковенской крепости, в случае разгрома которого она осталась бы беззащитной⁹⁷.

Движение на флангах угрожало центру армии, где еще сохранялось затишье. Все это явно указывало на стремление П. фон Гинденбурга осуществить свой излюбленный прием – окружение, но столь очевидная опасность не воспринималась серьезно в штабе фронта, а следовательно, и командующим 10-й армией⁹⁸. Ф. В. Сиверс не рискнул проявить инициативу и пойти на одновременный общий отвод войск с занимаемых ими позиций. Сутки были потеряны, а провести полную эвакуацию тифозных и тяжелораненых из Лыка А. И. Гучкову так и не удалось. С большими затруднениями туда был подан всего один теплушечный поезд, который вывез около 300 раненых и больных, часть из которых пришлось разместить на крышах вагонов⁹⁹.

Тем временем немцы, оттеснив 9 февраля русский кавалерийский заслон – группу генерал-лейтенанта Е. А. Леонтовича, все в большем количестве устремлялись в прорыв в тыл Вержболовской группы¹⁰⁰. Потеря времени при отступлении негативным образом сказалась на общем положении 10-й армии, но более всего на 20-м армейском корпусе, глубже остальных вклинившемся в оборону противника и имевшем самый длинный путь отхода¹⁰¹. Как ни странно, решение приостановить отступление только обрадовало его командира, который был уверен, что ему предоставили возможность отличиться при обороне своих позиций¹⁰². Части корпуса получили распоряжение генерала П. И. Булгакова «держаться на занимаемых позициях во что бы то ни стало»¹⁰³.

Командир корпуса выполнял приказы командующего армией, а тот – главнокомандующего фронтом. Возведение субординации в абсолют приводило к самым негативным последствиям. Дисциплина, требующая точного выполнения приказа, вступала в конфликт со здравым смыслом. На Ф. В. Сиверса по-прежнему продолжал давить штаб Н. В. Рузского, который исходил из собственного представления об обстановке и своими требованиями фактически лишал подчиненных возможности проявить инициативу¹⁰⁴. На самом деле для радости у П. И. Булгакова не было никаких оснований. «Мы, – вспоминал исполнявший должность командующего 53-й пехотной дивизией генерал-майор И. А. Хольмсен, – потеряли дорогое время для ухода из весьма критического положения»¹⁰⁵.