1916. Война и Мир

Выпал редкий случай решить, наконец, проблему Распутина. Мужик прибывает в черноморскую столицу российского флота. Его встречают агенты Думбадзе — всё как положено. Ничего не подозревающего пассажира сажают в катер, чтобы везти в Ялту. Команда на катере, конечно, подставная, тоже из верных генералу людей. Они выходят в море, и там Распутин просто исчезает, словно его не было. А пока в Ливадии хватятся и забьют тревогу, Думбадзе успеет подчистить изъяны операции и в полном смысле — спрятать концы в воду.

Прочитав шифровку, статский советник Белецкий задумался. Устранением Распутина ялтинский градоначальник хочет сделать подарок своему покровителю, великому князю Николаю Николаевичу. И заодно всем тем — от депутатов Государственной думы до членов императорской фамилии, — у кого при упоминании о сибирском мужике делается изжога.

Вопрос: что лично Белецкий выиграет, если мужик исчезнет? Похоже, ничего. Героем, уничтожившим Распутина, и даже одним из таких героев ему стать не дадут. Лавры достанутся Думбадзе, а у главного полицейского Российской империи, наоборот, появятся проблемы. Сначала с имитацией активного розыска пропавшего, потом — с ответом за то, что розыск не дал результатов…

…зато если операция сорвётся или пройдёт неудачно, если что угодно случится не так — Иван Антонович будет не единственным виновным. О телеграмме директору департамента полиции он точно молчать не станет. Значит, Белецкого ждут проблемы много более серьёзные, чем в случае с исчезновением. Отвечать придётся перед самим императором, тут и самому недолго под судом оказаться.

Конечно, велик соблазн махнуть на страхи рукой. Ответить Ивану Антоновичу — мол, убирайте Распутина, и дело с концом, а славой как-нибудь сочтёмся. Но всё же речь шла именно о близком государю Распутине, а не о ком-то другом. К тому же…

К тому же телеграмма пришла в департамент, и на квартиру директору её прислали с курьером уже расшифрованной. Значит, текст читали не только отправитель, шифровальщик и получатель, но и секретарь-дешифровщик Митрофанов. Немцы говорят: что знают двое, знает и свинья. Выходит, о предложении убить Распутина известно минимум четверым. Минимум!

Точно, подложил ему свинью Думбадзе. Большую, всезнающую и очень опасную свинью. Кретин… Тот же Митрофанов телефонировал Белецкому раньше, чем появился курьер: телеграмма, сказал он, очень и даже очень интересная.

Выход из этой ситуации получался единственный. Степан Петрович снова вызвал курьера и подписал препроводительный бланк с пометкой «срочно». Расшифрованный текст надлежало доставить министру внутренних дел в собственные руки. Выждав положенное время, директор департамента полиции снял трубку особого — только для разговоров с министром! — телефона и спросил, нет ли для него распоряжений относительно известного предмета. После молчания на другом конце провода прозвучал ответ:

— Не надо, я сам.

Давал ли министр какие-то указания генералу Думбадзе? И если давал — какие именно? Препровождённая ему телеграмма в департамент полиции не вернулась. Подлинник Митрофанов после расшифровки уничтожил, как полагается, но… Для того и существуют на свете верноподданные, чтобы государь знал секреты остальных подданных. Распутина до самой Ливадии сопровождали филёры охранного отделения — кстати, подчинённые Степана Петровича Белецкого, — и приезд прошёл тихо и ровно, как по маслу…

Николай Александрович вздохнул.

— Я надеюсь, — сказал он Александре Фёдоровне, не открывая глаз, — что летом нужды в Григории здесь не будет. А осенью вернёмся в Царское, тогда и свидимся.

Под напускным спокойствием императора скрывалась вскипавшая ярость. И дело было вовсе не в Распутине.

Что Распутин? Сибирский мужик. Да, необычный. Философ от сохи, целитель словом божьим, любимец и спаситель Аликс. В меру хитрый, в меру хамоватый… Но если прошерстить полтораста миллионов крестьян Российской империи — неужели не найдутся ещё мужики, которые смогут и слово нужное молвить, и хворь победить, и байку интересную рассказать?! Найдутся, точно: не оскудела ими земля!

У самого Николая Александровича больше других сердце лежало к Иоанну Кронштадтскому. Здесь, в Ливадии, вместе стояли они у смертного одра Александра Третьего, и протоиерей Иоанн наставлял нового императора в начале царствования. Исцелял батюшка, не спрашивая роду-племени, всех страждущих. И даже с черносотенцами общался, приговаривая: Нужно любить всякого человека и в грехе его и в позоре его. Не нужно смешивать человека — этот образ Божий — со злом, которое в нём.