1916. Война и Мир

— Нет, ваше высочество, не встречались, — ответил офицер тоже по-русски. — Честь имею рекомендовать себя, капитан Келл. Вернон Келл. Я знаком только с вашим кузеном Михаилом, графом Сумароковым-Эльстон. Нас представили в Стокгольме на Играх. Миша — прекрасный теннисист и совершенно очаровательный молодой человек. В него нельзя не влюбиться. Мы сделались большими друзьями.

— О-о, — протянул Феликс, пристально глядя капитану прямо в глаза, — как я вас понимаю…

— Я, видимо, недостаточно удачно выразился, — продолжил британец, — ваш кузен в самом деле очаровательный молодой человек и блестящий спортсмен. Мы теперь очень дружны с ним, но я… не делаю грамматических ошибок.

— Ах, вот оно что, — разочарованно вздохнул Феликс. — Что ж, добро пожаловать, господин грамотей!

— Вернон, — спокойно напомнил офицер. — Я буду признателен, если вы станете называть меня Вернон… Ваш друг — хороший музыкант, — добавил он, кивнув на Франкетти.

Тот сидел за пианино и негромко наигрывал лёгкую мелодию. Рядом стоял де Бестеги и время от времени подносил к накрашенным губам итальянца бокал с шампанским.

Попугаиха вдруг пронзительно вскрикнула и забормотала что-то смешным хриплым голосом.

— Феликс, ты можешь унять свою птицу? — вздрогнув, спросил Джек Гордон, стоявший рядом с клеткой с бокалом в руке. — Я чуть не подавился.

Молодой шотландец говорил только по-английски. Он недавно поступил в Оксфорд и учился в соседнем колледже; был очень хорош собой, смахивал на индусского принца, и его уже приняли в высшем лондонском обществе. С удовольствием принял его в своё окружение и Юсупов — он любил красивых успешных молодых людей.

— Это что, — засмеялся князь, тоже переходя на английский. — По-моему, я не рассказывал, что устроили птицы, когда я приехал в Лондон в первый раз…

— Рассказывал, — не переставая играть, буркнул Франкетти, — сто раз уже.

— А я не слышал, — сказал Гордон.

Феликс тут же охотно начал:

— Я тогда поступил в Оксфорд, а до начала занятий уезжал обратно в Россию. И накупил здесь для своего имения в Архангельском целый скотный двор. Быка и коров с поросятами отправил прямо в Дувр на корабль, а клетки с курами, петухами и кроликами оставил при себе…

— Оставил при себе в отеле «Карлтон», — Франкетти пропел эти слова на мотивчик, который наигрывал, и Жак поднёс ему шампанское.

— Да, в отеле «Карлтон». Конечно, их поместили в подвале, а не у меня в апартаментах. Но мне вдруг стало их так жалко! Тогда я пошёл в подвал и открыл все клетки. А эта живность тут же разбежалась по гостинице.

— Могу себе представить, что там началось! — с завистью в голосе сказал Гордон.

Феликс многозначительно закатил глаза и подтвердил:

— Переполох по первому разряду! Петухи с курами квохчут. Кролики визжат и кладут повсюду кучки. Прислуга за ними гоняется, управляющий бушует и рвёт на себе волосы, а постояльцы разевают рты… Словом, полный успех!

— Пожалуй, для «Карлтона» это был тяжёлый шок, — сказал Эллей. — Такой респектабельный отель…

— Всё-таки вы — человек совершенно не военный, — в голосе Скейла прозвучал укор. — Настоящий штатский шалопай.

— Уж это точно, — с готовностью согласился Юсупов. — Военный из меня никогда не получится. Я так и сказал родителям, когда они заговаривали о Пажеском корпусе.

— Очень зря, — дрогнул усиками в ниточку ещё один гость, молодой человек в дорогом костюме и со сверкающим пенсне на носу. — Мы бы с тобой там славно провели время. Мог бы не уезжать так далеко от матушки.

Александр Карагеоргиевич, сын сербского короля, до учёбы в Оксфорде закончил Пажеский корпус в Петербурге. Сейчас он сидел в большом мягком кресле, закинув ногу на ногу, и дымил толстой сигарой.

— Нет уж, благодарю покорно, — Феликс энергично помотал набриолиненной головой, — военная служба не по мне. Да и вообще любая служба. Я — прирождённый плейбой, джентльмены!

С учётом того, как он выглядел, фраза прозвучала особенно убедительно.

Жак де Бестеги вдруг рассмеялся, и Франкетти с удивлением взглянул на него.

— Простите, — сказал Жак, — я вспомнил историю, которую Джек точно ещё не слышал… И вы, наверное, тоже, — он обратился к офицерам. — На первом курсе мы все жили в самóм колледже. И должны были возвращаться не позже полуночи. Опоздаешь трижды за семестр — выгонят.

— Мы таким устраивали торжественные похороны, — включился в разговор Освальд Рейнер, который держался около фуршетного стола и опасливо поглядывал на икорницу. — После панихиды провожали на вокзал под похоронный марш. Оркестр приглашали, и шли за ним через город с поникшими головами, со шляпами в руках! А Феликс, чтобы спасти нарушителей, придумал связать из простыней верёвку…

— Это я рассказываю! — оборвал его де Бестеги. — Так вот, Феликс придумал эту штуку с верёвкой из простыней. Он ведь занимал у нас весь первый этаж. И тот, кто возвращался ночью, стучал ему в окно. Феликс тогда выбирался на крышу и сбрасывал верёвку.

— Да, — не удержался князь, — а однажды мне постучали уже под утро. Я спросонья не разобрал, кто стучит, спустил верёвку и поднял… полицейского!