1917: Да здравствует император!

Керенский брезгливо поморщился. Ну а как прикажете действовать, если буквально все приходится делать самому? Когда он, веселый и возбужденный своим успехом в Кронштадте, ввалился в зал заседаний Временного комитета Думы, то не сразу обратил внимание на гнетущую атмосферу, царившую в помещении. Как оказалось, слушали сбивчивый отчет о неудачной попытке захвата Министерства путей сообщения, в результате чего Некрасов с Бубликовым были не то арестованы, не то расстреляны. Уяснив, что Некрасову и Бубликову не удалось разослать по железнодорожному телеграфу сообщение о революции, да еще и дорога на Петроград для царских войск по-прежнему открыта, Керенский взбеленился.

– Как им в голову пришло идти туда всего с несколькими солдатами? Как такое могло приключиться? Несколько тысяч человек в залах дерут глотки и слоняются по коридорам дворца, а на захват Министерства путей сообщения не смогли набрать людей! Немыслимая, непростительная ошибка! Почему вы не подсказали Некрасову, что нужно двигаться туда толпой?

– Они посчитали, что толпу туда просто не подпустят, ведь там несколько пулеметов на баррикадах вокруг Министерства, да и в самом здании. – Родзянко мрачно смотрел на Керенского. – Вот они и решили, что смогут малой группой. Тем более что у нас были сведения, что там осталась всего одна рота Кексгольмского полка, что Кутепов с преображенцами ушли в сторону Зимнего, что главным в здании МПС остался полковник Ходнев, а он с Финляндского полка, чужой для кексгольмцев, а значит, не имеющий среди них авторитета. А шли с Некрасовым и Бубликовым как раз революционно настроенные солдаты из того же Кексгольмского полка. Было мнение, что в своих стрелять не станут и их удастся быстро распропагандировать. Да и была договоренность с товарищем министра Борисовым, что тот проведет наших коллег и все устроит. Но не сложилось…

Керенский с презрением смотрел на Родзянко.

– Это несусветная глупость, дорогой Михаил Владимирович. Глупость, которая ведет к поражению. Нужно было вести толпу туда, как вы этого не можете понять! Только толпа, причем желательно толпа разномастная, разных сословий, с детьми и бабами. Солдаты бы не стали стрелять!

– А если бы стали? – упрямо огрызнулся Родзянко.

– Если бы все выполняли то, что должно, то и никакой революции бы не было, вы же это прекрасно знаете! Если мы сейчас не возьмем под свой контроль железнодорожные перевозки, если мы не разошлем по всей России известие о том, что в Петрограде революция, то мы проиграем уже до конца сегодняшнего дня! Как в таких условиях можно говорить о каких-то вариантах и сантиментах?

Александр Федорович Керенский был в бешенстве.

– Я не допущу гибели революции! – кричал он. – Я показал, как нужно делать революцию в Кронштадте, но, к ужасу своему, вижу, что в Петрограде вы не в состоянии сделать такую простую вещь, как захват здания!

– Ничего себе простую, – возразил Родзянко. – Там узкая набережная, баррикады и пулеметы. Укрыться негде. Набережная простреливается на сотни метров!

– Да не будет никто стрелять! Хорошо! – Керенский хлопнул по столу ладонью. – Я вам покажу, как делаются революции!

И вот он идет впереди толпы по набережной Фонтанки мимо ворот Юсуповского сада, впереди дорогу им преграждает баррикада, а поверх нее на них мрачно смотрят тупые рыла пулеметов.

И глядя в черные дула «максимов», Александр Федорович больше не испытывал той однозначной уверенности, что огонь не будет открыт. Ведь даже одна очередь поверх голов может обратить многотысячную толпу в паническое бегство. А уж кинжальный огонь в упор из четырех пулеметов вообще не оставлял никаких шансов на узкой набережной, зажатой между каменной стеной Юсуповского сада и парапетом у самой Фонтанки. Эх, нужно было просто поставить пару-тройку пулеметов на той стороне реки, а еще лучше прислать сюда броневик да начать обстреливать здание МПС да баррикаду перед зданием! Артиллерии у забаррикадировавшихся нет, так что броневик мог вполне безнаказанно поливать огнем обороняющихся, не давая им поднять голову и начать стрелять по толпе…