1917: Да здравствует император!

А то, что они требовали «ответственное министерство» (ответственное именно перед ними самими), а отнюдь никакое не народное правительство, уже никому не интересно. Похоже, Михайловичи, или кто там стоит за императором на самом деле, считают, что загнали революцию в угол. И сформулировали они свой ультиматум в Манифесте о воцарении совершенно ясно и неприкрыто:

«Лица, отказывающиеся от принесения присяги Нам, равно уклоняющиеся от принесения присяги или препятствующие верным Нашим подданным приносить присягу Нам, объявляются изменниками. Изменники лишаются всех титулов, званий, наград, имущества и подлежат суду». Коротко, ясно и предельно доходчиво…

Тут в дверь кабинета Родзянко постучали, и в помещение вошел Милюков. Михаил Владимирович встретил гостя мрачным, но в то же время и настороженным взглядом. Милюков в последние сутки демонстрировал все большую дистанцию от дел Временного комитета Госдумы и явно был себе на уме.

– Что вы хотели, Павел Николаевич? – Родзянко демонстративно сухо встретил коллегу по Государственной думе.

Милюков, не спрашивая позволения, присел к столу и, откинувшись на спинку, иронично смерил Михаила Владимировича взглядом.

– Вы зря пыжитесь и совершенно напрасно стараетесь меня уязвить, дорогой мой Михаил Владимирович! Мы с вами сейчас в одной лодке и можем вместе выйти сухими из той трясины, в которую мы по вашей милости угодили.

Родзянко вспыхнул:

– По моей милости? Что это значит? Извольте объясниться, милостивый государь!

– Охотно. – Милюков кивнул. – На улицах погромы, вызванная вами на раздачу хлеба толпа, как и прогнозировалось, пошла громить все подряд в поисках хлеба. Мы утратили всякий контроль за событиями, и петроградского гарнизона больше не существует, поскольку каждая казарма превратилась в поле митинговых страстей, где редко когда не доходит до мордобоя и стрельбы. Выстрелы, которые вы сейчас можете слышать на улицах, это вовсе не бои с царскими войсками, как вы могли бы подумать. К местам, которые контролируют верные императору силы, наши революционные солдатики стараются вообще не подходить. Они стреляют друг друга, сбившись в самоуправляемые отряды, фактически шайки, они колесят по городу и грабят все подряд, нападая на другие отряды или защищая награбленное добро от таких же экспроприаторов, как и они сами. В общем, могу констатировать, что в Петрограде воцарилась анархия. Пир во время чумы. А чумы, кстати, никакой и нет, оказывается. Чумы нет, но есть царские войска, которые все ближе к городу…

Тут тяжелый гул моторов прервал их. Глянув в окно, они увидели, как мимо стекол кабинета падают с неба какие-то большие листы бумаги. Распахнув рамы, Родзянко подобрал упавший на подоконник лист и увидел, что это был тот самый Манифест о восхождении на престол, который он только что читал. Тысячи листов с Манифестом кружились в воздухе, падали на землю, подбирались с земли или ловились в воздухе. А над Таврическим дворцом плыл величественный «Илья Муромец», из бомбовых люков которого выбрасывались все новые и новые бумажные вихри. Толпа у дворца зашумела, и Родзянко с раздражением захлопнул окно.

Взглянув на упавший лист, Михаил Владимирович увидел, что на обороте Манифеста есть какая-то надпись крупными буквами. Приглядевшись, он прочитал:

«Сохраняйте спокойствие. Верные императору войска входят в Петроград».

Родзянко выругался, а Милюков, хихикнув, вдруг продолжил свою речь:

– Однако все это пустяки, я к вам, Михаил Владимирович, заходил совсем по другому делу. Дело в том, что сейчас на Миллионной, 12, в квартире княгини Путятиной, я имел одну беседу с одним очень интересным собеседником. И зовут этого собеседника – Джонсон Николай Николаевич, личный секретарь нового государя императора Михаила Второго.

Телеграмма и.д. министра императорского двора, и.д. командующего императорской главной квартирой свиты его императорского величества генерал-майора Горшкова генералу Кованько

Во исполнение высочайшего Повеления передаю вам приказ Е. И. В. о подготовке аэродрома к принятию «Ильи Муромца» с государем на борту до исхода сего дня.

Генерал Горшков.

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– …и передал мне, а в моем лице всем нам, требования нового императора.

– Какие еще требования? – не на шутку возмутился Родзянко. – Он не в том положении, чтобы от нас чего-то требовать!

Милюков покровительственно усмехнулся и возразил: