Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, ближайший помощник В.И. Ленина:
«Наконец все дела закончены, и поздно-поздно ночью мы двинулись ко мне на квартиру на ночевку. Поужинав кое-чем, я постарался предоставить все для отдыха Владимира Ильича, который хотя и был возбужден, но, видимо, крайне переутомлен. Я еле уговорил его занять мою постель, и лишь подействовал тот аргумент, что я спал в отдельной небольшой комнате, где к его услугам был письменный стол, бумага, чернила и библиотека.
Наконец, Владимир Ильич согласился, и мы разошлись. Я лег в соседней комнате на диване и твердо решил заснуть только лишь тогда, когда вполне удостоверюсь, что Владимир Ильич уже спит <…> Наконец, я потушил электрическую лампочку. Владимир Ильич у себя в комнате погасил ранее меня. Прислушиваюсь: спит ли? Ничего не слышно. Начинаю дремать, и когда вот-вот должен был заснуть, вдруг блеснул свет там, у Владимира Ильича. Я насторожился. Слышу, почти бесшумно встал он с кровати, тихонько притворил дверь ко мне и, удостоверившись, что я сплю, еле слышными шагами, на цыпочках, подошел к письменному столу, чтобы никого не разбудить. Сел за стол, открыл чернильницу и углубился в работу, разложив какие-то бумаги.
Конечно, я не спал. Сердце мое сжалось, забилось, и я подумал: “Вот он, творец революции, истинный революционер, умеющий совершенно забывать себя для блага нашей страны. Как устал он! Какой был напряженный день, полный тревог и волнений! И вот он превозмог себя, откинул всю неимоверную усталость и силой несокрушимой воли поднял себя с постели и отогнал сон, так нужный ему теперь. Вероятно, что-либо особо важное засел он писать, когда не нашел возможным даже дать себе вполне законный отдых”.
И он писал, перечеркивал, читал, делал выписки, опять писал и наконец, видимо, стал переписывать начисто. Уже светало, стало сереть позднее петроградское осеннее утро, когда наконец Владимир Ильич потушил огонь и лег в постель и тихо-тихо заснул, или задремал, так что его совсем не было слышно. Забылся и я.
Утром, когда надо было встать, я предупредил всех домашних, что надо быть потише, так как Владимир Ильич работал всю ночь и, несомненно, крайне утомлен. Наконец он, когда его еще никто не ждал, вдруг показался из комнаты совершенно одетый, энергичный, свежий, бодрый, радостный, шутливый.
– С первым днем социалистической революции! – поздравлял он всех, и на его лице не было заметно никакой усталости, как будто он великолепно выспался, а на самом деле спал-то он разве два-три часа, самое большее, после такого ужасного, двадцатичасового трудового дня. Когда собрались все пить чай и вышла Надежда Константиновна, ночевавшая у нас, Владимир Ильич вынул из кармана чистенько переписанные листки и прочел нам свой знаменитый “Декрет о земле”».
Крупская Надежда Константиновна, революционерка, жена Ленина:
«Запомнилось, как делал доклад Ильич, обосновывая декрет о земле, говорил спокойно. Аудитория напряженно слушала. Во время чтения декрета о земле мне бросилось в глаза выражение лица одного из делегатов, сидевшего неподалеку от меня. Это был немолодой уже крестьянского вида человек. Его лицо от волнения стало каким-то прозрачным, точно восковым, глаза светились каким-то особенным блеском».
Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:
«Декреты о земле и о мире, утвержденные съездом, печатались в огромных количествах и через делегатов с фронта, через приезжавших из деревень крестьянских ходоков, через агитаторов, которых мы отправляли в провинцию и в окопы, распространялись по всей стране. Одновременно шла работа по организации и вооружению Красной гвардии. Вместе со старым гарнизоном и матросами она несла тяжелую караульную службу. Совет Народных Комиссаров завладевал одним правительственным учреждением за другим, но всюду наталкивался на пассивное сопротивление высшего и среднего чиновничества. Прежние советские партии прилагали все усилия к тому, чтобы найти в этом слое опору и организовать саботаж новой власти. Наши враги были уверены, что дело идет об эпизоде, что завтра-послезавтра, через неделю, Советская власть будет сброшена <…>
В городе царил полный порядок. Матросы, солдаты, красногвардейцы держали себя в эти первые дни с превосходной дисциплиной и поддерживали режим сурового революционного порядка».
Шульгин Василий Витальевич, политический деятель:
«Какие-то военные части ночевали у нас в большом Екатерининском зале <…> Его Величество народ во всей его красе. Блестящие паркеты покрылись толстым слоем грязи. Колонны обшарпаны и побиты, стены засалены, меблировка испорчена, – в манеж превращен знаменитый Екатерининский зал.
Все, что можно было испакостить, испакощено, и это – символ. Я ясно понял, что революция сделает с Россией: все залепит грязью, а поверх грязи положит валяющуюся солдатню».