1917. Гибель великой империи. Трагедия страны и народа

Шульгин Василий Витальевич, политический деятель:

«“Революционный народ” опять заполнил Думу… Не протиснуться… Вопли ораторов, зверское “ура”, отвратительная “Марсельеза”… И при этом еще бедствие – депутации… Неимоверное число людей от неисчислимого количества каких-то учреждений, организаций, обществ, союзов, я не знаю чего, желающих видеть Родзянко и в его лице приветствовать Государственную Думу и новую власть. Все они говорили какие-то речи, склоняя “народ и свобода”… Родзянко отвечает, склоняя “родина и армия”… Одно не особенно клеится с другим, но кричат “ура” неистово. Однако кричат “ура” и речам левых… А левые склоняют другие слова: “темные силы реакции, царизм, старый режим, революция, демократия, власть народа, диктатура пролетариата, социалистическая республика, земля трудящимся”, и опять: свобода, свобода, свобода – до одури, до рвоты… Всем кричат “ура”».

Бьюкенен Джордж Уильям, посол Великобритании в России:

«Дума представляла собой сборный пункт войск, совершивших революцию. Их начальники по большей части были монархистами и поборниками войны до победного конца. Но в критический момент им не удалось закрепить своего положения, и они позволили демократам, которые были явными республиканцами и заключали в своей среде значительный процент сторонников мира, занять их место и захватить в свои руки власть над войсками. Далее они позволили заседать в их собственном помещении конкурирующему учреждению, Совету, который, не имея никакого легального статута, конституировался как представительное учреждение рабочих и солдат. Если бы только среди членов Думы нашелся настоящий вождь, способный воспользоваться первым естественным движением восставших войск к Думе и собрать их вокруг этого учреждения как единственного легального конституционного учреждения в стране, то русская революция могла бы получить более счастливое продолжение. Но такой вождь не появился, и в то время, как Дума все еще рассуждала о политике, демократы, знавшие, чего они хотят, действовали».

Шульгин Василий Витальевич, политический деятель:

«Все перемешалось в одном водовороте. Депутации каких-то полков; беспрерывный звон телефона; бесконечные вопросы, бесконечное недоумение – “что делать”; непрерывное посылание членов Думы в разные места; совещания между собой; разговоры Родзянко по прямому проводу; нарастающая борьба с исполкомом совдепа…

В конце концов, что мы смогли сделать? Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на головы тех нескольких человек, которые могли бы что-нибудь скомбинировать».

Оберучев Константин Михайлович (1864–1929) – генерал-майор, в 1917 году был назначен Временным правительством командующим войсками Киевского военного округа. После Октябрьской революции отказался от предложения советского правительства занять пост в военном ведомстве.

Оберучев Константин Михайлович, генерал:

«Революция началась красивым жестом. Стоило только серьезно сказать старому правительству, доведшему Россию до позора: “Уходи вон”, – как оно вынуждено было выполнить немедленно этот приказ и удалиться без сопротивления. И потому революция совершилась почти без кровопролития, без жертв. Старый, обветшавший строй пал, как ветхая одежда, которую быстро снимают и выбрасывают вон, как совершенно ненужную вещь».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Первая ночь победоносной революции исполнена тревоги. Импровизированные комиссары вокзалов и других пунктов, в большинстве своем из случайной интеллигенции, по личным связям, выскочки, шапочные знакомые революции – унтер-офицеры, особенно из рабочих, были бы куда полезнее! – начинают нервничать, видят всюду опасности, нервируют солдат и без конца телефонируют в Таврический, требуя подкреплений. Там тоже волнуются, телефонируют, посылают подкрепления, которые чаще всего не доходят. “Те, что получают приказы, – рассказывает один из участников ночного таврического штаба, – не выполняют их; те, что действуют, – действуют без приказа”.

Без приказа действуют рабочие кварталы. Революционные вожаки, выводившие свои заводы, захватывавшие участки, снимавшие затем полки и громившие убежища контрреволюции, не спешат в Таврический, в штабы, в руководящие центры, наоборот, с иронией и недоверием кивают в эту сторону: уже слетаются молодчики на дележ шкуры не ими убитого и еще не добитого медведя. Рабочие-большевики, как и лучшие рабочие других левых партий, проводят дни на улицах, ночи в районных штабах, держат связь с казармой, подготовляют завтрашний день. В первую ночь победы они продолжают и развивают ту работу, которую выполняли в течение всех этих пяти суток. Они составляют молодой костяк революции, слишком еще рыхлой, как всякая революция на первых порах».