1917, или Дни отчаяния

Они еще раз обнимаются на прощание.

– И помни, о чем я тебя просил, – негромко говорит Дорик. – Не играй с огнем. Эти люди тебя скушают, а косточки выплюнут. Ты не той породы, Мишель. Ты игрок, а не налетчик.

– Конечно, – отвечает Терещенко, похлопывая Федора по спине. – Ты за меня не беспокойся… Зачем они мне?

Поезд. У окна в вагоне стоит Мишель Терещенко.

За окнами снова дождь. На стеклах – россыпь капель.

Поезд въезжает под крышу вокзала.

Терещенко выходит из вагона и, пройдя по перрону, спускается по лестнице на мостовую. За спиной у него здание Восточного вокзала Парижа.

Он садится в экипаж.

Коляска с поднятой крышей катится по парижским улицам.

Ноябрь 1911 года. Париж. Квартира Маргарит

Мишель и Маргарит лежат в постели. Ее голова у него на плече. Терещенко курит.

Оба молчат. За окнами – мерцающий электрический свет.

– Хочешь, я угадаю, что ты скажешь? – наконец шепчет Маргарит.

Мишель молчит.

– Ты скажешь, что Рождество и Новый год мы проведем раздельно.

Он продолжает молча курить.

– Так хочет твоя мать. А ты не можешь ей перечить. Что ты молчишь? Это так?

– На этот раз мама ни при чем…

– И что на этот раз?

Она откидывается на спину, и теперь они оба лежат, глядя в потолок.

Маргарит тоже закуривает.

– На этот раз – дела.

– Настолько важные, что их нельзя оставить даже на неделю?

– Настолько важные, что их нельзя оставить на неделю.

– Можно узнать – какие?

– Я занят семейным бизнесом – слежу за работами по реконструкции театров в Киеве и Петербурге, перестраиваю завод под Житомиром. Теперь мне не на кого положиться. Я один, Маргарит.

– Я все время одна, милый! И где ты проведешь Новый год?

– Семья соберется в Феодосии.

– Где это?

– Это в Крыму.

– И где этот Крым?

– На юге. Там тоже море, только другое – Черное. Я покажу тебе на карте…

– Твоя мать настолько меня не любит, что готова провести зиму вдали от Канн.

– Маргарит, ты преувеличиваешь!

– Я преуменьшаю, Мишель. Послушай, если ты настолько хороший сын, если ты так не хочешь ее огорчать, то почему бы тебе не убраться из моей постели? Насовсем! Твою мать это очень порадует!

Она пытается встать, но Терещенко придерживает ее.

– Потому, что я люблю тебя, Маргарит.

– Это не любовь, Мишель! – говорит она со слезами в голосе. – Это мука! Ждать тебя месяцами! Просыпаться от того, что послышался твой голос! Высматривать почтальона! И все время быть одной! Одной!!!

– Мы обязательно будем вместе!

– Я больше не верю твоим обещаниям…

– Я клянусь тебе, Маргарит – мы будем вместе. Пожалей меня, наберись терпения. Я делаю все, что могу.

– Ты делаешь недостаточно.

Он начинает целовать ее. Маргарит сначала сопротивляется, но под напором ласк сдается.

Ноябрь 1911 года. Париж. Сад Тюильри

Яркий осенний день. Воздух холодный, но солнце сияет вовсю. Между ветками парят тончайшие паутинки.

Мишель и Маргарит гуляют по саду.

Солнце выгнало парижан на улицы, на аллеях много народа – даже стулья расставлены вокруг фонтана, и на них сидят, греясь в лучах светила, словно коты, старики в длинных, до пят, пальто, с шарфиками на шее.

– Прекрасный день, – говорит Михаил. – У нас в это время уже лежит снег. Или слякоть и грязь по колено. Когда наступает зима, а зима в Петербурге длинная, я скучаю только по двум вещам: по тебе и по солнцу.

– Я скучаю только по тебе, – тихо отвечает Маргарит.

По ней видно, что она счастлива идти рядом с Терещенко. Видно и по лицу, и по тому, как она опирается на его руку.

Они проходят мимо нескольких пожилых мужчин, играющих в шары.

– Слушай, Марг, – Мишель внезапно останавливается. – У нас всего несколько дней друг для друга – давай-ка поедем к морю.

Уже знакомая нам прибрежная дорога. Над морем едет авто, в нем Мишель и Маргарит. Машина проносится мимо поворотного знака «Вилла Марипоза». Серпантин. Набережная Монте-Карло. Авто сбавляет ход.

Ноябрь 1911 года. Монте-Карло. Яхта Дорика «Диана»

– Вы только посмотрите! Мишка! Мишель! Ну глянь!

Дорик счастлив. Он вприпрыжку бегает по палубе, а Терещенко с Марг следуют за ним, осматривая новое приобретение – это паровая яхта. Она большая и роскошная – красивых линий корпус, высокие мачты, наклонная дымовая труба. Она вся сверкает в лучах холодного ноябрьского солнца – горят красным медные леерные стойки, желтый диск отражается в безупречно вымытых стеклах рубки.

– Я влюбился в нее, как в женщину! – признается Дорик. – Пошли! Я покажу вам кают-компанию!

Он шагает впереди гостей – тонкий в кости, худощавый, чтобы не сказать хрупкий – и с гордостью, словно не купил, а построил это судно, распахивает двери кают-компании.

Красное дерево, диваны, кресла, пряный запах табака.

Дорик падает на диван, отшвыривая прочь свою морскую фуражку.

– Какими судьбами, родные вы мои?

Он открывает графин с коньяком и плещет янтарную жидкость в стаканы на столике.

Марг и Мишель переглядываются.

– Решили заехать на несколько дней, – говорит Терещенко.

– Как я понимаю – инкогнито?

Терещенко ухмыляется и делает глоток коньяка.

– Правильно понимаешь.