1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Верно ли я понял логику – рабочие не превратятся в класс, не превратив сперва в класс крестьянство? Потому что добиться нового социума для России можно только при помощи крестьянства как класса.

– Давай не торопиться. Рабочий класс не станет классом, пока не сдвинет с места крестьянство. Но не потому, что иначе ему нечем заняться. А потому, что рабочие сами опутаны азиатчиной. Азиатчина состоит в том, что буквально никто в стране не умеет быть субъектом исторического действия. Страна сконцентрирована в руках абсолютной власти, да еще через модель верхушечной европеизации. Абсолютизм выборочно переносит в Россию и внедряет форсирующие инструменты европейского развития – только те, что нужны ему для раздвижки границ империи и укрепления ее мощи. Азиатчина соблазняет массы имперским могуществом и великодержавным шовинизмом.

Рабочий сам еще недавний выходец из деревни. Он весь в лапах «сонма азиатских идей и фактов»[58]. «Азиатчина» выступает в изменчивых обликах, не всегда примитивных. Например, в России рабочий социально противопоставлен предпринимателю, а государство – арбитр между ними. Переход к политическому противостоянию абсолютизму не состоится, пока рабочий не отвергнет правительство в его роли арбитра, примирителя и автора рабочего законодательства. «Тред-юнионистское сознание» у Ленина выступает как метафора азиатски осложненного верноподданного сознания. Вот в чем замысел хода: если рабочие станут классом, внося классовую борьбу в деревню, то партия рабочих станет революционной рабочей партией, по мере ее проникновения во все классы.

Авангард должен выйти за рамки дезинтеграционного мейнстрима. Должно появиться нечто, находящееся вне революционной рабочей партии, и вместе с тем укорененное в ней. Это внешнее – мировой процесс, представленный внутри партии как ее собственное сознание.

Далее пойдут перевертывания того, что «вне», в то, что «внутри». Мировой процесс входит в сознание революционной рабочей партии.

А ее сознание вносится внутрь сознания рабочего класса. Оно должно стать его собственным сознанием, чтобы класс стал общественным гегемоном. Классовая борьба в деревне сделает крестьянство политическим классом, по ходу собственной его освободительной деятельности. Отсюда важность для Ленина создания крестьянских комитетов: чтобы на их основе отодвинуть полуазиатскую деревню к свободному аграрному обществу России.

– Тактический мотив, думаю, в этом проекте также есть.

38. Прогресс, ведущий к рабству. Российская традиция недостаточности. Рабство как модерн. Формирование большевистской харизмы

– То есть мы всё объясняем историей России как некой субстанцией, которая развивается в евразийском пространстве посредством народа? У Ленина было другое видение, по-моему.

– Но в данном случае Ленин наследует не европейскую традицию. Он наследует поражение русского антисамодержавного европеизма XIX века. Напомню, что со времен Петра, условно, идет верхушечная самодержавная модернизация тела России. Самодержавный европеизм дал искомый результат? Нет. Тогда против него выступил европеизм антисамодержавный.

Чересчур велика российская традиция недостаточности внутри любого процесса. С петровских времен развитие в России шло в обратной перспективе – прогресса, ведущего к рабству. Неважно, самодержец или антисамодержец – рабство в России не остаточное явление, а возобновляемый итог. Этот обратный ход Ленину ясен уже в начале, в теме «пережитков крепостничества». Ленин идет через внутренний кризис к перемене модели России, где все эти «пережитки» им пережиты. Они для него плотный гибрид нового крепостничества, который сжимает, деформирует, обкрадывает развитие, не давая ему стать буржуазным. Не введя этот фактор, о ком говорить? В нем собственный мотив Ленина.

– Надо говорить о том, на каком этапе он распознал свою задачу/

– Именно. Внутреннюю трудность с народничеством Ленин превратил в сверхзадачу. Которая то уходила из его рук, то снова в нем обновлялась. Ею человек Ленин движется вперед. Классичность его марксизма стимулирует препятствие – ему надо уйти от идеологии народничества. Но как ему уйти от народничества как проблемы? Разве она бессмысленна? Разве его догадка не составляет его преимущества?

Преодолевая трудность, он выходит на свою концепцию насаждения капитализма сверху, чем прежде в России занималось самодержавие. Ленин пытается свергнуть самодержавие, чтоб двинуть вперед буржуазную тенденцию, закладывая «сверху» ее фундамент. Кого принеся в жертву? Крестьянина-патриота, да.