1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– В обстоятельствах, где вторичная заданность революции не опознана, она вела к обвальной деградации речи, где распознание невозможно, – то есть к рабству. Бухарин на краю гибели, речами на суде и на Лубянке передал состояние человека, трагедией искупившего рабство.

3. Неутопический утопист как порода. От Homo novus к оборотням революции

– Не моя задача подыскивать людям большевизма извиняющие мотивы. Задача – понять: в ужасном крылось иное, что, не догадываясь о себе, вводило в человеческое измерение советского. Иное, что утрачено дважды – как боль и как масштаб. Опыт масштаба сегодня сокрушен и тем, что сама такая порода людей в России вымерла.

– Что за порода?

– Неутопические утописты. Типаж, без которого истории не было бы, и она его с упорством воспроизводит. Эти люди – кальдеры погасших вулканов, недо– или пред-альтернатив. Ими выстраивается ряд: История – Утопия – Мир – Новая тварь, а на продолжении этого ряда намечается Революция. Идеологичная и поначалу импровизируемая, революция вторым тактом ставит вопрос об организации, соподчиняя той собственное начало. Одни признаки в революциях повторяются, другие нет. Но есть признаки, без которых нет революции. Предпосылкой, целью и следствием революций является несуществующий человек – тот, кому до́лжно возникнуть. Отсюда «новые люди» Чернышевского и все вообще Homo novus.

– Но революция никогда не имела целью того именно человека, который фактически явился в результате.

– Да, вечное «не то», но в результате того, что революция его извлекла, ибо в ней так заложено. Что с неумолимой жестокостью проступает изнутри феномена революции и над чем ломал голову Гегель Темный, усматривая хитрость Абсолютного духа. Приходят в движение странности человеческого существа, которые надо вывести из его сумрачных первоначал.

Проигрывается экзистенциальная каверза: человек революции хочет оставаться ее вечным протагонистом. Отсюда он в какой-то момент взмывает вверх… а потом? Потом развилка: либо тебя убьют, либо ты убьешь – либо сам обратишься в нечто кошмарное, хуже старых царей и тиранов. Ты убежден, что эта схема безвозвратно ушла и не повторится? Давай в меру возможного пособим процессу без крови и в меру человеку отпущенного останемся сами собой. Массовая утрата лица и речи людьми достаточно близкими меня сокрушает не меньше, чем тебя украинские «сечевики». Пойми, нет у нас других решений сейчас. И трудно добиться, чтобы еще бо́льшая кровь не пролилась. Очень больша́я кровь.

4. Определение революций. «Черный ящик». Сотворение врагов и отказ от лояльности

– Что значит для тебя революция? Если для словаря.

– Революция – известное, повторяющееся и хорошо описанное, но, несмотря на описания, остающееся невыясненным событие новейшего отрезка существования Homo historicus. Она человеческий феномен, внутри истории впервые явственно заявленный христианством, что отнюдь не второстепенно. Все исторические разборы не превратили этот феномен в менее загадочный, таков он по происхождению.

Представьте черный ящик. На входе то, что зовут «предпосылками», а на выходе из черного ящика – результат. Главные предпосылки революция создает своим собственным ходом, что и делает ее трагедией. Люди в революции не удовлетворяются отдельными преобразованиями, замахиваясь на такие, которых им заведомо не осуществить в обозримое время. Любопытно, что революции часто начинались как неудача реформы. И у Октябрьской в истоках крах Столыпина. Сперва хотят провести реформы ограниченно, при данном составе людей и данных свойствах их натуры. Но феномен революции производен от императива творения человека в уплотненные сроки. Заглавная идея революции: миру явился новый человек!

Еще раз возвращаюсь к революционному «черному ящику». Если революция – феномен, творящий предпосылки в своем движении, творение касается не того, как быть с землей и фабриками. Но, как во Французской революции, – декретировать ли хлебный максимум под угрозой смерти? Диктат обновления: вы станете новым человеком – либо врагом. Вот где мерило, и лояльность ему не подходит. Революция обладает тем свойством, что не ищет лояльности: только соучастие! Все другое значит, что ты против революции. Человек, который говорит революции: хорошо, я не возражаю, – уже почти враг, контрреволюционер. Революции вечно не хватает врагов, и лояльный для нее – протовраг.

Легко сказать, что гильотина – дело сумасшедших, ressort de fou. Кромвелю мало было отрубить голову королю, надо было далее рубить головы шотландцам, ирландцам… Не безумие ли превращать людей в своих противников? Но у этого безумия есть логика: жажда врага. Потребность революций во враге, откуда-то же она вырастает?