Советское «моно», кстати, страшно усилилось в послевоенное время. Человек, вернувшийся с войны и ее переживший, более был склонен к независимости поведения, чем даже человек горбачевского времени! Но Сталин это пресек, и люди соучаствовали в пресечении. Шло чудовищное, злодейски гениальное по уплотненности сроков, по средствам осуществления подавление в человеке всего независимого, несовпадающего, самостоятельного. Зато при этом его возвеличивали! Одних топтали, а «нашего человека» возвеличивали. Уничтожали в 1940-е не миллионы людей, как в 1930-е, – лишь единицы были затоптаны. Зато народную массу ежедневно возвеличивали. До войны ты бы не увидел плаката «Слава советскому народу!». Такого в СССР нигде не было и быть не могло. Такое даже не приходило в голову.
1930-е годы несли кошмары, затрагивающие миллионы людей. Но в 1940-е уже не потребовалось затронуть всех, чтобы добиться большего эффекта, чем тогда. Комбинация растаптывания с возвеличиванием. Причем возвеличиванием ежедневным, малозаметными инъекциями.
– В чем-то аналогичный процесс идет в последние годы при нулевом уровне репрессий, что поразительно. Вроде нет прямого давления, но вырастает эта «монизация». Ты не видел, а тут недавно по телевизору Фазиль Искандер выступал. Насчет договора об общественном согласии говорит – о да, замечательная вещь, но нам нужно другое. Нужно, чтобы президент не реже двух раз в месяц прямо общался с народом. Пускай по 10–15 минут, но чтобы народ почувствовал – в стране есть главный человек!
– Все сплошь обезумели. Шел гулять, и вдруг заполучил меня Зиновий Гердт. Милый, остроумный человек. Стали разговаривать, как на его руках умирал Давид Самойлов, об Иосифе Уткине… Потом приглашает зайти. Зашел, сел с ним за столик, и выяснилось, что у него день рождения! Жена заставила чистить яблоки. Остроумный, очень сохранившийся человек. Но с радиотелефоном – день рождения, звонки. И тут говорит мне: звонили, поздравляли от Черномырдина! Говорит он это не иронически, нет – проникновенно! Я ему: то есть, получается, вам даже не сам Черномырдин звонил? Единообразный мир приносит душевный комфорт. Прежде всякий мерзавец тебе указывал, что и как ты должен изображать, причем заданным набором букв, – ты страдал, возмущался… а почему? Потому что сам сумел бы лучше изобразить то, что им надо! По собственному усмотрению.
Я не знаю, на каком психиатрическом языке можно описать нынешнюю картину. Тиражированные люди разбежались во все стороны, продолжая талдычить со страстью: все только так, а не иначе! Неусредненный человек свою неусредненность реализует в формах, которые воспринимаются им как единственно возможные. Будь он тусовщик, интеллигент или миллионер. А отсюда все чудовищности, когда страну поделили на реформаторов и мерзавцев. Реформаторы говорят с нами так, будто слово «реформа» несет в себе точно выясненное, упорядоченное содержание. Что очень способствует выдвижению среди этих людей соответствующего типа во власть.
– У этого штамма сознания еще интересное свойство – оно оборотничает. Оно существует в бесконечной череде инверсий. Во всякий момент сознанию видим один фрагментарный участок, типа твоего
– Совершенно верно. И обрати внимание: вся терминология при этом моментально меняется, весь обиход слововыражения. Интеллигенты каждый день меняют словоупотребление! Не прошло с «красно-коричневыми» – всё, как в прорубь опустили этих «красно-коричневых», нет их. Теперь «надо уважать парламент». Зато воскрес старый идиотизм:
Я вчера смотрел фильм – поет Высоцкий. Фрагментами только слушал. Ну хоть кто-нибудь скажет по-человечески о Высоцком? Человека выбрасывали из среды, не признавали поэтом, он слыл у них чем-то второсортным. И выразил тоску и страдание миллионов людей – не заигрывая с ними, им не подыгрывая. Наоборот, говоря им горькие и злые вещи. Потому что не устраивает этих интеллигентов, когда разговаривают таким языком.
– Так вот они съедят и Ельцина, вслед Горбачеву. И скажут: ведь вы же сами этого хотели, вы же нам его критиковали.
– Конечно, Ельцин же дирижировал оркестром! Что президент расстреливал из танков, это им ничего. Но что оркестром в Берлине и в пьяном виде – кошмар! Такого мы пережить не можем!