1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– А ею мы занимаемся в разговорах. Те у нас идут параллельно, иногда даже мне мешая, но нечто скапливается. Мы с тобой не раз заново учились разговаривать – и получалось! Прошли испытание на способность вдвоем думать вслух. Возможно, было бы удачно, если бы ты выступил в разговоре как человек незнающий… Здесь момент некоторой провокации, но провокации позволительной: вот мы встретились когда-то – что с нами произошло? С нами и с теми, кто был рядом, кого нет, и с тем, что вокруг нас.

Подготовительный период закончен, пора работать. Хочу проработать тему утраты Россией мирового статуса, – эта тема не монополия наших «правых»[97]! Она существеннейшим образом затронет всех. Мировой статус – не частная тема, по самой природе России. В нем свернуто присутствует вся предшествующая русская история. Хотя и та стала открытым вопросом, для нас и для Мира. И кто-то может воспользоваться нашим замалчиванием, чтобы произвести солидную передвижку сил в сторону агрессивного изоляционизма. Да, я бы именно так сказал: нового агрессивного изоляционизма России. Не похожего на сталинский!

– Давай поговорим об этом. А сейчас не хочешь посмотреть на телевизионную версию Ленина?

(Голос из телевизора: «Мифотворчество, характерное для всей советской истории… Небольшого росточка, лысоватый, но самый наш… Слова совсем простые. Глаза же у него огонь, и все видят…»)

– Зачем вообще тебе Ленин? Или вопрос неуместен, ибо неисторичен?

– Зачем Альбер Матьез[98] занимался Робеспьером? Отстаивая его и кладя всю репутацию на его защиту, разве Матьез хотел изменить Францию? Вряд ли. Что, эта новая Франция была близка Робеспьеру? Нет. Что, во Франции XX века шла борьба, которая увязывалась с перипетиями Французской революции? Нет! Историк вправе задержаться там, где споткнулась сама история. Рассмотрев, продумать увиденное и о нем рассказать.

Я столько занимаюсь Лениным, и я стану кому-то доказывать, что имею право им заниматься? Нет! Но мы живем в России. В трудной, трагической стране, которая, кстати, и не страна. Сегодня Ленин присутствует в ней только как повод отвергнуть все, что было вчера. Что я скажу людям, для кого разрыв с прошлым, опозорившим себя смертями, требует порвать с Лениным? Конечно, если те не спекулянты, таких вокруг легион. Что – стану извлекать из сочинений тексты, которые мне близки? А мне скажут: вот печально знаменитая директива об уничтожении церковников! Раскопками в его интеллектуальной биографии вы можете ослабить эту одну ленинскую директиву – о сознательном, преднамеренном, директивном уничтожении людей?

– И что ты на это ответишь?

– Скажу одно – Ленин принадлежит Миру, которого нет. Казалось бы, с тех пор не случилось мировых катастроф, какие в прошлом смывали цивилизации. Нет рва между эпохами, и вам кажется, будто история XX века непрерывна. Но это иллюзия. Тот Мир, что был юн, что был его Миром, был ему дорог – ушел, его нет. И если нам не нужен этот человек, то не потому ли, что нам не нужен тот Мир? Что ж, давайте так прямо скажем и разберем.

Итак, нам не нужен Мир с его драмами, человеческими потерями и находками? Самопожертвованием, которое то было напрасным, то двигало людей и страны вперед – нам он не нужен? Даже как память? Даже как припоминание? И ничему не может нас научить? Раз так, и судьба Ленина ничему не научит. А игра в цитаты в таком случае мало что даст.

Что в нем наиболее поучительно, мысль? А что если судьба? Одно с другим неразрывно везде. Но позволю сказать, в России особенно. В России судьба – гигантская интеллектуальная величина. Судьба личности – автор и соавтор русской истории и русской культуры.

– А что если у меня просто душа не лежит к Ленину?

– А к каким вообще историческим деятелям лежит душа? Они часто располагают к себе душевно? Какого из них выберешь, сказав – вот мой! Все у него в равновесии: мощный ум, незапятнанная совесть, безгрешные средства. Умение нести ответственность за дела до конца – включая уход со сцены, если видишь, что стал не нужен. Что твое пребывание у власти, твоя власть над людскими душами стала бременем для них и помехой делу, которое тебя вызвало к деятельности.

Можешь ты сказать так в отношении какого-то человека? Сомневаюсь. Ведь тогда нет исторического действия, а есть история для малолеток, с утвержденными кем-то списками «чистых» и «нечистых». Сегодня то, как себе воображают историю, навязано людям. Картинка диктует. Изволь революцию так изобразить, чтобы революционер был исчадием зла, Ленин паршивцем, а генерал Корнилов – герой! И интеллигент столичный вприпрыжечку документы подберет, в архивах всегда есть нужное! Говорил же Корнилов: хочу сплотить нацию, избежать гражданской войны…

– Просто мы имеем дело с новой русской революцией, такой же несправедливой к предшественнице, какой была та. Эта якобы у нас «демократическая», та была якобы «социалистической».