1917. Разложение армии

Часто приходится слышать мнение, что причиной падения дисциплины стало отсутствие репрессий против нарушителей. Однако документы опровергают это убеждение: как сообщал генерал Брусилов на совещании в Ставке 17–18 декабря 1916 года, в 7-м Сибирском корпусе «люди отказывались идти в атаку; были случаи возмущения, одного ротного командира подняли на штыки, пришлось принять крутые меры, расстрелять несколько человек, переменить начальствующих лиц, и теперь корпус приводится в порядок» (см. документ № 8). Заметим, что еще 15 июня 1915 года, будучи командующим 8-й армией, генерал Брусилов издал следующий приказ: «…Сзади нужно иметь особо надёжных людей и пулемёты, чтобы, если понадобится, заставить идти вперёд и слабодушных. Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что ещё хуже, сдаться в плен» [4] .

Дальше – больше. В середине декабря 1916 года в частях 2-го и 6-го сибирских корпусов 12-й армии начались волнения, связанные с отказом солдат участвовать в предстоящем наступлении (Митавская операция). Солдаты отказывались идти в атаку, ссылаясь на то, что отсутствуют штурмовые лестницы, гранаты не взрываются из-за негодных капсюлей, при этом потери в ротах при атаке доходили до 30–40 %. Отказавшемуся наступать 1-му батальону 17-го полка 5-й сибирской дивизии (2-го Сибирского корпуса) в личном разговоре с командиром корпуса генерал-лейтанентом И.К. Гандуриным был обещан перевод на тыловые работы. Но как только солдаты сдали оружие, от них потребовали выдачи подстрекателей, пригрозив расстрелом каждого пятого. Солдаты батальона отказались, после чего из их состава были произвольно выбраны 24 человека, отданных под военно-полевой суд и приговоренных к расстрелу; сам батальон был расформирован. Несколько позже из состава 17-го полка под суд было отдано еще 167 человек, все унтер-офицеры и ефрейторы разжалованы в рядовые, а командир полка Бороздин отстранен от должности [5] .

25 декабря проводивший следствие в 14-й Сибирской дивизии генерал-лейтенант Довбор-Мусницкий в рапорте на имя Николая II сообщал: «В боях под Ригой 23 и 25 декабря стрелки некоторых рот 55-го Сибирского стрелкового полка отказались идти в бой и на увещевания офицеров грозили последним оружием… По моему приказанию в 15 часов 25 сего декабря 13 стрелков 5-й и 7-й рот расстреляны стрелками тех же рот в присутствии моем и представителей от всех рот и команд полков дивизии, находившихся на вверенном мне участке. Расстрелянные уроженцы преимущественно Пермской, Томской, Владимирской и Петроградской губерний. Дознание производится. Порядок восстановлен» . Таким образом, 13 человек были расстреляны без всякого суда. Николая II начертал на докладе Довбор-Мусницкого: «Правильный пример» [6] .

26 и 27 декабря в 55-м полку были арестованы еще 68 человек, из них 61 предан военно-полевому суду, который приговорил к расстрелу 37 человек. Смертный приговор утвердил временный начальник 14-й Сибирской дивизии генерал-майор Чаплин. 37 солдат были расстреляны 5 января 1917 г. в деревне Егансон [7] .

На том же совещании 17–18 декабря генерал Эверт упоминал случай в 3-й армии, когда после беспорядков, вызванных выдачей денег вместо сахара [8] , в одном полку было расстреляно 7 человек. Тогда же генерал Рузский отметил важную деталь, которой впоследствии будет суждено сыграть немалую роль: «В Петрограде, например, бедный стонет, а богатый все может иметь. У нас нет внутренней организации». И далее: «В Петрограде полная дезорганизация. Соборы, учебные заведения, 700 000 рабочих, – все просят снабжать их».

Однако и солдатская масса далеко не была единой. Все сводки о настроениях войск дружно отмечают, что кавалерия надежней пехоты, а наиболее надежной является артиллерия. Последнее неудивительно – артиллеристы находились на удалении от фронта и не рисковали своей жизнью в наступлении; с другой стороны, в артиллерии служили самые образованные и квалифицированные офицеры, которые пользовались наибольшим уважением солдат. Следует заметить, что артиллерийские части сплошь и рядом использовались в качестве карательных – например, для разгона огнем «братающихся» на нейтральной полосе. В итоге недоверие пехотинцев к артиллеристам достигло таких масштабов, что 18 августа 1917 года приказом верховного главнокомандующего было предписано «впредь… артиллерию не назначать в отряды, долженствующие усмирять пехотные части одного с ней корпуса или дивизии…» [9]

То, что артиллерия и казаки показали себя самыми лояльными, не означает, что они везде и всегда были самыми дисциплинированными. Доклад московского губернского комиссара военному министру от 10 июля 1917 года (документ № 192) рисует картину террора, который солдаты 5-го и 6-го отдельных тяжелых артиллерийских дивизионов при попустительстве своих офицеров навели на подмосковный городок Павловский Посад. Особо обратим внимание: солдаты здесь выступали под вполне реакционными лозунгами, а их «политическая» деятельность заключалась в беспричинных арестах местных жителей, хулиганстве на митингах и избиениях членов Совета рабочих депутатов.

Впрочем, гораздо чаще поступали жалобы на банальный грабеж, особенно в прифронтовой зоне, как дезертирами, так и солдатами определенных частей. Стоит заметить, что тут особенно отличались казаки: «В имении Кадфер у полузерников 1-й, 4-й и 5-й сотней 19-го Донского казачьего полка причинены убытки, оцененные в 4560 рублей, потравлены 21 десятина лугов и 10 десятин клевера, кроме того, около 45 пурных мест овса, 5400 пудов ржаной соломы, 21 сажень дров и 220 копен клевера» (документ № 208). Манеры поведения у казаков вообще были своеобразные: «В Екатеринодаре убит солдатами казачий офицер, стрелявший в них за словесное оскорбление его. Два дня тому назад избит казаками второй пластунской бригады в Эрзеруме войсковой старшина Кучапов» (документ № 203).

Интересно мнение адмирала Колчака: «Причина неудовлетворительности офицерского состава [флотской] авиации кроется в привлечении большого числа прапорщиков из армии, многие из которых просто уклоняются от службы в окопах» (документ № 105). Из сводки по Западному фронту за начало июля (документ № 148): 115-й полк 29-й дивизии – «В виду проявленного крайне враждебного отношения к офицерам большая часть таковых скрылась» ; 169-я дивизия – «часть офицеров подверглась насилию и, опасаясь кровавой расправы, ушла в штаб дивизии». Ну и совсем дивно звучит фраза из донесения командира 61-го полка полковника Травникова (документ № 110): «Много лучших солдат и офицеров уже бежало». Перепуганный угрозой расправы со стороны своих же солдат, полковник проговорился, обозначив критерий оценки: лучшие – это не самые храбрые и стойкие, а всего лишь лояльные .

Еще одна деталь. 1 июня Деникин доносит главковерху: «Другая причина деморализации этой [55-й] дивизии – продолжительное отсутствие ее начальника генерала Покатова, ныне представленного мною к зачислению в резерв» (документ № 109). После всего этого трудно обвинять в трусости, недисциплинированности и эгоизме только лишь солдат…

Донесение комиссара 2-й армии военному министру от 5 октября (документ № 182) дает один из примеров конфликта, судя по всему, являвшегося типичным: в условиях резко ухудшившегося снабжения исполнительный комитет 50-го армейского корпуса узнал от вестовых о том, что офицеры получают из столовой масло в качестве несанкционированного дополнительного пайка, и поднял по этому поводу скандал. В ответ командование корпуса обвинило членов комитета в том, что они сами требовали в офицерской столовой такого же дополнительного пайка. Председатель комитета, в свою очередь, оскорбился и потребовал отстранения от должностей командира и начальника штаба корпуса, в ответ начальник штаба тоже оскорбился и подал рапорт об отчислении.

Эта ситуация смотрелась бы анекдотом, если бы не отражала одну из глубинных проблем, раскалывавших армию: неравенство в снабжении и солдат и офицеров. Стремление скрыть это неравенство в условиях резкой нехватки продовольствия вызывало у «нижних чинов» еще большее раздражение.

Из июньского донесения командующего Юго-Западным фронтом генерала Гутора (документ № 106): «Замечается появление большого числа офицеров, работающих в угоду солдатам». Более того, вскоре командование обнаружило, что зачастую именно такие офицеры пользуются среди солдат наибольшим авторитетом, солдаты готовы не только подчиняться им, но и защищать их от начальства – то есть речь идет не о падении дисциплины и разложении как таковом, а о возникновении новой, «своей» иерархии. Яркий пример тому дает случай бунта в 299-м полку, начавшийся с того, что «3 августа 12-я рота отказалась принять назначенного нового ротного командира взамен устраненного явного подстрекателя неповиновения поручика Логинова» (см. документ № 140 и последующие). Дело кончилось трагически: «Командир полка, генерал Пургасов, расформировал 12-ю роту, арестовал ротный комитет и поручика Логинова. 12-я рота, захватив оружие, сорганизовала выступление оружием восьми рот. Командир полка успокаивал, убеждал, но был убит штыками, прикладами. Арестованные были освобождены, полк разошелся по местам стоянки». Итог бунта: «сводным [карательным] отрядом решено было 12-ю роту расстрелять». В итоге расстрела не произошло, но угрозой массовой экзекуции роту вынудили выдать «зачинщиков». Результат: «Выдано пока 15 участников преступления 12-й роты. Арестовано 214 человек 12-й роты и 28 солдат остальных рот, два офицера: поручик Логинов, капитан Гребенников».

Скорее всего, в условиях военного времени такой метод был единственно верным. Однако обратим внимание, что в Великой Отечественной войне до методов, которые применяла российская демократия в 1917 году – арестов целых рот и угроз массовых расстрелов собственных солдат, – дело не доходило…