1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Вплоть до лета 1903 года никакого четкого понимания дальнейшей азиатской политики у царя и его окружения не было. Одни настаивали на максимальном укреплении Дальневосточной армии и Тихоокеанского флота, другие (в первую очередь министр финансов Сергей Витте) полагали, что «русское дело» там уже проиграно и России следует отказаться от грандиозных планов. А конкретно пойти на широкие уступки Японии и заключить с ней некий «вечный мир», сохранив на Дальнем Востоке некий достигнутый статус-кво. В итоге царь, как обычно, до последнего момента попросту не принимал никакого решения, а все предпринимаемые меры соответствовали русскому «ни то ни сё». То есть флот и крепости укрепляли, но недостаточно энергично и медленно, а в дипломатии с Японией тянули резину. В высших политических и армейских кругах преобладало убеждение, что, во-первых, Япония побоится воевать с Россией, во-вторых, вот-вот будет достроена Транссибирская магистраль и тогда положение на Дальнем Востоке сразу улучшится.

Дорога протяженностью 7000 километров – крупнейший инфраструктурный проект за 300 лет династии Романовых – была закончена в августе 1903 года. Однако снова не полностью. Через озеро Байкал вагоны переправлялись на судах-паромах. Тем не менее после Сарова царю показалось, что момент настал. 14 июля было учреждено наместничество Дальнего Востока, а 29 августа отправлен в отставку Витте – главный противник войны с Японией. Жребий был брошен.

Глава 4 Второе «пришествие»

«Очередной тяжкий и больной удар»

Вообще если рассматривать положение в стране в конце 1903 – начале 1904 года, то любая война могла стать настоящим подарком для оппозиционеров и революционеров и вообще всех недовольных режимом. Даже оптимистические расчеты показывали, что Россия к войне на столь удаленном театре военных действий не готова. Вооруженные силы на Дальнем Востоке насчитывали не более 100 тысяч солдат и офицеров. Японский флот превосходил российский как по количеству, так и по качеству. Кроме того, Япония располагала в регионе многочисленными базами, в то время как российские корабли базировались в основном в двух (Порт-Артур и Владивосток) удаленных друг от друга и не очень удобных портах. Отправка больших пополнений также не представлялась возможной из-за трудностей со снабжением, а также акклиматизацией. Как показал опыт войны, солдатам требовалось не меньше двух-трех месяцев, только чтобы привыкнуть к суровому и зимой и летом климату и природным условиям Маньчжурии. Совершенно не учитывались такие факторы, как реакция местного маньчжурского и корейского населения и возможное (даже вероятное) вмешательство в конфликт других стран. Пусть и не прямое, опосредованное, но вполне предсказуемое.

Причем не только и не столько поражение в войне представляло главную угрозу режиму, сколько ее возможное затягивание. Консерваторы надеялись: первая за четверть века крупная война сплотит нацию, прекратит раздоры, а военное положение облегчит борьбу с революционерами и бунтовщиками. Ну а победа укрепит авторитет царя и даст свежий карт-бланш правительству. Однако патриотизм, основанный на простых аффектах (именно такой обычно и возникает в начале войн), явление кратковременное и требует постоянной подпитки в виде громких побед и новых аффектов. Большие массы народа действительно могут увлечься и даже впасть в истерику по поводу «гнусного нападения» и «оказания достойного отпора». Но когда аффект проходит, а война превращается в повседневную рутину, люди постепенно возвращаются к привычной жизни, вспоминают о неразрешенных проблемах, которые из-за войны еще и усугубляются. И в итоге аффект может легко поменяться с плюса на минус, превратившись в ненависть к господам, войну начавшим. И не дай бог, проигравшим.