Читаем 1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции полностью

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Вместе с тем война вызвала совершенно неожиданное явление – рост интереса крестьян к политике. Она буквально «разбудила деревню», по выражению современников. Если ранее сельские жители мало интересовались деятельностью правительства, царя и внешнеполитическими вопросами, то, начав войну с Японией, царизм невольно способствовал росту политизированности деревни.

«Нельзя обойти молчанием тот факт, который есть прямое отражение войны, – это огромный интерес к чтению газет, – писал священник Цветков из Волоколамского уезда. – Газет по сравнению с прошлым годом у нас выписывается масса, так что нет селения в районе, где бы не выписывалась какая-либо газета. Газеты выписываются обществом и посылают нарочных, которые вереницей дежурят у почтового отделения, дожидаясь прибытия почты». «В настоящее время в нашей местности очень распространилась газета, – вторил ему корреспондент из Клинского уезда. – Когда кто-нибудь придет домой из чайной лавки, обратившейся теперь в клуб, то даже бабы и маленькие ребята спрашивают, что пишут в газетах». «Под влиянием ли проникших в деревню газет, или уж так, вследствие назревшей потребности, народ в эту войну заговорил повсюду о своем образовании, – констатировал священник Смирнов из Тверской губернии. – Он не доволен существующей школой и требует дальнейшего образования»[14]. Ну а образованные люди в царской России, как известно, сразу становились оппозиционерами или революционерами!

В конце года правительство приняло еще одно роковое решение о призыве на службу запасных. «Тяжелое время переживал русский народ во время мобилизации 7-12 декабря, – сообщал один дьякон, корреспондент статистического отделения Московского земства. – Как только объявлено было о призыве запасных, великий плач поднялся по матушке России (подлежало призыву, кажется, около 300 уездов)! Начались спешные сборы и прощание сродными и знакомыми. Много было пролито горьких слез при домашнем прощании, но еще более их пролито при проводах на вокзале. Громадное большинство призываемых были женатые и уже отцы семейств. Потрясающую картину плача, скорби и отчаяния представляло провожание 800-900 человек призываемых многочисленной толпой отцов, матерей, жен, детей, братьев и сестер! Плакали все навзрыд: плакало духовенство, плакало черствое начальство, – провожатые и провожаемые! Такого плача и такой скорби я на своем веку еще не видал, хотя мне по роду службы очень часто приходится присутствовать при всех печальных и скорбных событиях у своих прихожан. И если принять во внимание, что везде так провожали, то невольно содрогается сердце от громадности бедствия, обрушившегося на многострадальный русский народ! А за что?! Из-за какой-то Маньчжурии!»