1918 год на Украине. Том 5

Оружие выдано. Петлюровцы снесли его на грузовики и увезли. Нас всех обыскали. Кто имел большие деньги – отобрали. Мы снова разошлись по своим комнатам. Теперь начался уже настоящий шмон. Дни потянулись томительно, длинно.

Но, несмотря на «настоящий плен» – снятие погон, выдачу оружия, – командный состав и в музее пытался сохранить вид «воинской части». Уже на второй день сидения была объявлена запись желающих ехать на Кубань и Дон. Целые дни в комнатах раздаются крики: «Желающие на Дон! Записываться здесь». Люди стоят в очереди. Кто-то записывает. Для чего? Неизвестно. Говорят, пропустят.

Вместе с криками о записи начали вызывать на свидание в вестибюль.

Около музея, на другой же день нашего ареста, стала несколькотысячная очередь родственников и близких. В большинстве женщины: матери, жены, сестры, невесты, любовницы. Для того чтобы попасть в музей – они стояли бессменно день, ночь и наконец попадали на 10 минут в вестибюль увидеть и поговорить с арестованным.

Внизу у дверей на лестнице человек 20 штатских людей ждут свидания. По бокам – конвойные с винтовками, ручными гранатами. Женщины плачут. Все смотрят кверху по лестнице, ища своего арестованного. Гулко летит фамилия, с лестницы – по комнатам. Вызываемый с какой-то странной улыбкой сбегает вниз – к своим, обнимается, начинает говорить… Но строгий петлюровец уже берет его за руку, торопит уходить, толкает. Арестованный прощается. Его крестят, дают какой-то сверток, он уходит, скрываясь в общей толпе.

С раннего утра у дверей уборной стоит длинная, длинная вереница – в очереди. Каждому приходится стоять здесь больше часа. Но скоро уборная испорчена. И комендант здания приказал назначить арестованных на чистку. Петлюровцы ведут полковников, пожилых офицеров – убирать клозеты.

А желающих «оправиться» строят по 10 человек в вестибюле, командуют: «Кроком руш» – и ведут на двор. После душных, переполненных комнат свежий воздух кажется необыкновенно приятным, а узенький двор – вольным и просторным.

Около офицеров стоит конвойный. Если добродушный – острит, если нет – торопится и ругает. Помню, один, смотря на нас, сказал, качая головой: «Эх, офицеришки бедные, тоже, поди, дома жена, детишки»… Кто-то попробовал его разжалобить дальше, но он пасмурно ответил: «А зачем же против народу шли». Людей в музее с каждым днем прибавлялось. Всех арестованных и взятых в плен сводили сюда. Скопилось тысяч до четырех. Все было переполнено. Больше появилось сестер. Они приносили еду, газеты, рассказывали новости.

Получили номер «Свободных мыслей» – первый по занятии Киева Петлюрой. В нем яркая статья Финка «О сидоровой козе» – с призывом к русской, вечно избиваемой интеллигенции «поднять выше голову» и бороться за себя, за свое существование. На другой день узнали, что газета закрыта, а Финк арестован. Немного посмеялись над «Прощаньем с Киевом» Дона Аминадо:

Не так уж тесен Божий мир,
А мне мила моя свобода.
Прощай Аскольд, прощай и Дир.
И хай живэ меж Вами згода.

Пугали нас украинские газеты: «Нова Рада» и «Возрождение». В обеих велась сильная кампания против «добровольцев» и приводились действительно веские аргументы. Так, по «Возрождения», на собравшейся в Киеве спилке появился крестьянин с вырезанным языком. Язык вырезан карательным отрядом. Здесь же в музее сидело довольно много таких карателей, не стеснявшихся рассказывать о своих подвигах.

«Нова Рада» приводила факты грабежей добровольцев. И тут же в музее приходилось узнавать, что она не лгала.

Из газет узнали об убийстве генерала Келлера «при попытке бежать». И о том, как въехавшему на белом коне Петлюре подносили саблю убитого графа. И о том, как на банкете украинских самостийников Винниченко поднял бокал «за единую, неделимую Украину».

Приходили в музей «консула»: белорусский, литовский, латышский, сибирский (!), представитель Дона. Все они пытались освободить своих подданных, составляли бесчисленные списки, но из этого ничего не выходило.

С каждым днем сидение в музее становилось тяжелей. Плохая пища, духота, отсутствие уборной, вши и к этому полная неизвестность своей судьбы и приближение большевиков с севера. И в то время как рядовой офицер не мог подумать даже: когда он будет свободен, – сильные мира ежедневно освобождались. Одни за деньги (в большинстве казенные), другие – благодаря связям. В один из дней стало известно, что сам украинский комендант музея бежал с освобожденным генералом Волховским[108] и с 400 тысяч казенных денег. А рядовые офицеры все сидели и сидели. Но и в такой обстановке находились неунывавшие люди. Как сейчас вижу: штабс-капитан Лебедев сидит прислонившись к стене, бренчит на гитаре и под общий смех приятным басом распевает куплеты на злобу дня…

Ходят пленные, как тени,
Ни отчизны, ни семьи.

И потом, сделав бравурный перебор: