1918 год на Украине. Том 5

Ах вы, сени, мои сени,
Сени новые мои.
Комендант наш удручает
Безнадежно, навсегда…
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда.
Черноморец, как хозяин,
Раскричится иногда…
Что ты ночью бродишь, Каин,
Черт занес тебя сюда.

В другом углу лежит юнкер, задравши ноги, громко выкрикивает «Журавля» – описывающего киевскую авантюру.

Раньше всех несется в бой
Личный Гетмана конвой.
Журавель мой, журавель,
журавушка молодой.
А за ним всегда готова
И дружина Кирпичева.
Журавель мой и т. д.
Рвется в бой, но все без толку
И дружина Святополка.
Журавель мой и т. д.
С криком слава (не ура)
Прет на Киев Петлюра.
Журавель мой и т. д.

Тянутся дни… Как лег на свое место – так и лежишь. Не в состоянии даже никуда повернуться. Выкрикивают фамилии:

на свидание. Кричат о записи на Дон. В углу играют в карты. Там поют. Там смеются с хорошенькой сестрой. И никто не знает: что с нами сделают, наконец? И когда будем мы свободны?

Наступление большевиков с севера многих волнует, так как настроение украинцев известно и следующий этап петлюризма совершенно ясен.

Один наивный офицер попробовал рассказать нашим караульным, что скоро нас выпустят и мы вместе с ними пойдем бить большевиков. Так они подняли такой гвалт, шум. И совершенно отвергли возможность союза с «буржуйками» против своих же братьев.

В уборной музея я нашел интересную украинскую прокламацию. Она призывала рабочих и крестьян к свержению власти Петлюры и установлению Советской Республики. Но не такой, как в Москве, где всю власть взяли прежние буржуи и интеллигенты. «У нас должно быть подлинное рабоче-крестьянское правительство, из нас, братья рабочие и крестьяне». Все говорило за крайнюю опасность нашего положения. Мы сидели, не видя конца, и некому, казалось, было за нас заступиться. Наконец мы прочли первое выступление в нашу пользу – эсера Зарубина в городской думе. Вслед за этим к нам приехала думская комиссия, а через несколько дней – следователи, производить дознание о каждом. Мы заполняли какие-то опросные листы, ходили на допросы, но все сидели и сидели.

В скучные дни кому-то пришла мысль устроить концерт. Составили программу. Достали разрешение у коменданта. И в круглую аудиторию музея уже валит публика. Заняли места. В первых рядах – наши генералы, без погон, с унылым видом, рядом с ними – сестры, немецкие солдаты и наши властители – сечевики, в французских шлемах, с винтовками в руках, увешанные гранатами.

Сзади – море арестованных. Выступает хор с солдатскими лубочными песнями, потом – великолепная имитация балалаечного оркестра, потом – поют солисты; юмористы, рассказчики – уходят со сцены под дружный хохот арестованных, петлюровцев и немцев.

Вот солдат прокалывает себе длинной булавкой руки, тело и заявляет, что он мог бы затопить весь зал водой (загипнотизировать), да комендант здания запрещает. И опять общий хохот. Вот куплетист Дарогоневский приплясывает под напевы:

– Ой, яблочко, куда ты катишься? В музей попадешь, не воротишься, и т. д.

Концерт всем чрезвычайно понравился, особенно петлюровцам. На другой день к устроителям пришел депутат от караула: «нельзя ли еще раз устроить».

Но концерта больше не было.

…В том же зале служили всенощную… Зал переполнен. Священник хорошо, с чувством служит. Молятся арестованные. Тут же стоят, крестятся и сумрачно смотрят на нас вооруженные сечевики…

Тянутся дни. Наступило 25 декабря – Рождество. Разговоры об освобождении усилились. Приходят родные – обнадеживали. Уже многих освободили.

Но в один из дней Рождества произошел эпизод, совершенно неожиданно решивший судьбу арестованных.

…Было часов 11 ночи. Большие комнаты застланы людьми. Все укладываются спать на свои шинели, многие заняты обычным делом: сидят полуголые, рассматривают рубахи, кальсоны – бьют вшей. Многие заснули.

Я, сжатый с обеих сторон другими, задремал. Но вдруг вскочил от невероятного треска, взрыва. Показалось, что падают стены, рушится здание… Вылетали, дребезжа, окна. И тут же раздался дикий крик сотен голосов. Люди вскочили с мест, бросились, побежали к дверям по лежащим. Страшный крик не прекращается. «Из пушек по нас стреляют!» – кричит кто-то. «Господа, спокойно! Это взрыв!» – доносятся голоса среди общего шума… Бежать, конечно, некуда. Но все ждут второго удара – и метнулись, сами не зная куда.

В отворенные двери нашей комнаты стали входить окровавленные раненые. Забегали сестры.