1918 год: расстрелянное лето

В половину четвертого ночи около склада, совершенно не таясь, остановились две пролетки. Один из бандитов остался с лошадьми, а четверо, с револьверами и с саквояжами в руках, пошли к каменному дому. Не знаю, что там располагалось при царе, но судя по решеткам на окнах толщиной в палец и мощной двери, обитой железными полосами, там и до чекистов хранили нечто весьма ценное. Когда первый бандит поднялся на крыльцо, трое других головорезов, отставших от него на шаг, настороженно завертели головами в разные стороны. После того как главарь постучал в дверь условным стуком, бандиты снова настороженно замерли, но когда спустя несколько минут дверь приоткрылась и в тускло-желтом проеме показалась чья-то голова, они снова зашевелились. В следующую секунду дверь открылась, и бандиты, один за другим, исчезли на складе. Стоило двери закрыться, как оставшийся у лошадей налетчик настороженно завертел головой по сторонам, потом какое-то время смотрел на тускло светящиеся окна склада, закрытые массивной решеткой, после чего снова стал осматриваться по сторонам. Бандит явно нервничал, деля свое внимание на улицу и проходящий рядом переулок, где мы сейчас прятались. Рядом со мной чуть шевельнулся Воскобойников. Он не говорил лишних слов, не делал лишних движений. С таким приятно было работать.

«Интересно, он хоть считал, в скольких засадах сидел?»

Прошло не менее двадцати минут, когда вышел на крыльцо один из бандитов, который, удостоверившись, что их подельник на месте, сразу вернулся обратно.

– С Богом, – еле слышно прошептал Воскобойников, и я приступил к операции. Выскочив из-за угла в толстых носках, я бросил маленький камешек за спину бандита, а стоило ему повернуться на звук, как я уже мчался в его сторону. Когда тот, вытянув шею, вглядывался в темноту, пытаясь понять, что там стукнуло, я уже был за его спиной. В самый последний момент бандит, стоящий на стреме, что-то почувствовал, но было уже поздно, я свернул ему шею. В этот самый миг ко мне подбежал Воскобойников, который перехватил у меня тело и потащил его за пролетку. Несколькими быстрыми прыжками я покрыл расстояние от пролетки до входа и только успел встать сбоку от входной двери, как послышались тяжелые и быстрые шаги налетчиков. Вжавшись спиной в стену, пропустил первого бандита, который быстро шагал, неся в обеих руках саквояжи. Он автоматически сбежал по ступенькам, даже не сообразив, что бандита, оставленного на охране, на месте нет. С ним должен был разобраться бывший полицейский. Второй бандит, шедший с грузом, не успел выйти на улицу, как получил клинок в горло, после чего отброшенный рывком, полетел в сторону, а я с револьвером наготове ворвался в помещение, где успел застать кровавый финал бандитского налета. Прямо у меня на глазах бандиты застрелили предателя-чекиста, причем оба головореза были настолько уверены в себе, что отреагировали на мое появление совсем по-детски: на секунду замерли, удивленно глядя на меня. Они только начали вскидывать оружие, как я уже нажал на спусковой крючок. Только я стал осматриваться, как на склад вбежал Воскобойников.

– Как тут?!

– Как обычно, – ответил я, затем быстро подойдя к трупу чекиста, поднял с пола лежавший рядом с ним мешок и саквояж, после чего направился с ними к выходу. Это была, нетрудно догадаться, доля с налета предателя. Меня почти сразу догнал Иван Николаевич.

– Это он. Крест. Рожа каторжная. Душегуб. В аду теперь горит, – от волнения он говорил короткими, отрывистыми фразами.

Загрузили мы в пролетку саквояжи и мешок, после чего Воскобойников вскочил на облучок, тронул вожжи, и мы уехали с места налета. Бывший полицейский не соврал, он довольно ловко управлял лошадью, и уже спустя полчаса мы были на месте. Быстро перетащили груз, после чего я остался, а бывший полицейский агент отправился отгонять пролетку.

Вернувшись, он сел напротив меня, какое-то время задумчиво глядел в пространство, потом бросил быстрый взгляд на саквояжи и мешок, затем посмотрел на меня:

– Как у вас на душе, Вадим Андреевич?

Я пожал плечами:

– Спокойно у меня на душе.

– Значит, привыкшие вы к этому делу, а у меня сердце не на месте. Противоправное действие совершено. И кем? Блюстителем закона. В церковь сегодня схожу, помолюсь. Авось простится сей грех мой, ибо не ради корысти был совершен, а ради восстановления справедливости.

– Сходите, Иван Николаевич, сходите, а я спать пойду.

Проснулся от того, что где-то звонили колокола. Некоторое время лежал, думал, что делать дальше. Теперь, когда я окончательно убедился, что мистические картинки и слова были остаточными явлениями, сохранившимися в сознании прежнего хозяина тела, можно было начинать думать о своей новой жизни в этом теле.