Из дальнейшего выяснилось, что полковник Вержбицкий, узнав из полученного от подполковника Смолина донесения о предполагаемой атаке села Червишева, выслал для содействия ему дивизион сибирских казаков под командой есаула Блохина, который должен был установить связь с подполковником Смолиным и, выйдя в тыл красного гарнизона, отрезать ему путь отхода на Тюмень. Но есаул Блохин несколько запоздал, а ротмистру Манжетному подполковник Смолин не мог дать каких-либо сведений об этой коннице, вследствие того что и сам не был своевременно осведомлен об этом.
Ротмистру Манжетному «попало» от подполковник Смолина лишь за то, что он вышел слишком далеко к северу от села и запоздал поэтому со своим донесением о вступлении в бой с отступавшими красными. Это же обстоятельство привело к тому, что подполковник Смолин, не уверенный в том, что ротмистр Манжетный успел пересечь путь отступления красных, ограничился, ввиду утомленности чинов его отряда, слишком коротким преследованием красных по оставлении ими села Червишева. Позднее и есаул Блохин получил надлежащее «надирание» от полковника Вержбицкого за медлительность и неосторожность в этом случае. Так закончился сей печальный эпизод — но в обстановке Гражданской войны, особенно в первый период ее, он понятен и до известной степени, пожалуй, простителен.
Красным бой у села Червишева обошелся недешево, о чем свидетельствовало не только все то, что было оставлено на месте, но и число трупов, найденных впоследствии крестьянами в окрестных лесах и болотах.
Одновременно с ударом подполковника Смолина по селу Червишеву полковник Вержбицкий «нажал» на красных у села Богандинка. В результате красные покатились на запад. Отход красных от Богандинки произошел ночью и протек незаметно для их противника. Наутро белые и чехословаки без боя заняли хорошо сохранившуюся, укрепленную позицию красных. Путь на Тюмень теперь был открыт. Противобольшевики двинулись к ней.
20 июля русские и чешские части полковника Вержбицкого заняли город Тюмень. В самом городе красные сопротивления не оказали, но бежали частью на город Камышлов, частью же на город Туринск. На следующий день в город втянулись остальные части колонны полковника Вержбицкого, двигавшиеся по железной дороге. В этот день в Тюмень прибыл и полковник Киселев, части коего, как то указано было выше, связались с разъездами полковника Вержбицкого в деревне Криводановой.
Население города, несомненно радуясь уходу большевиков, в то же время, должно сказать, встретило белых и отнеслось к ним на первых порах довольно сдержанно, что объяснялось неуверенностью в прочности положения белых, опасения скорого возвращения большевиков и отсюда — расплаты перед ними за особое внимание к «белобандитам». За взятие города Тюмени полковник Вержбицкий был произведен в чин генерал-майора.
По случаю освобождения города в один из ближайших дней в Тюмени был проведен парад всем войскам, находившимся в тот момент там. Парад принимал генерал-майор Вержбицкий. На параде присутствовали как почетные гости генерал Сыровой и «бабушка русской революции» — небезызвестная Брешко-Брешковская. Парадом командовал только что произведенный в чин полковника Смолин.
После парада состоялся банкет, устроенный тюменской общественностью, решившей чествовать своих освободителей — русское и чешское командование. Между прочим, на этом банкете «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская сидела рядом с генералом Сыровым. Ее старческая, сгорбленная и сморщенная фигурка как-то особенно бросалась в глаза в соседстве с плотной, отъевшейся и надменной фигурой генерала Сырового, с черной повязкой на одном глазу. Бабушка много говорила, точнее, шамкала о величайшем историческом подвиге русского народа, сумевшего освободиться от многовековых цепей самодержавия, несомненном и скором освобождении России от цепей нового, большевистского самодержавия, о последующем за сим расцвете страны и многом, многом ином, все того же порядка. Эти речи и иные, произнесенные членами партии эсеров, пришлись не совсем по вкусу большинству из присутствовавших на банкете русских офицеров, и некоторые из них, в своих ответных речах, не замедлили это подчеркнуть. Следует отметить, что уже к этому времени русское командование не доверяло Сыровому. Деятельность его и та помощь, которую оказывали чехи под его руководством, носили заметно неискренний характер. Чувствовалось, что и он сам, и его подчиненные помогают не столько белым, сколько самим себе. В этом, конечно, не приходилось винить рядовых чешских офицеров и солдат, многие из коих, ходя с белыми бок о бок в атаки, искренне желали белым успеха. Возвращаясь опять к банкету, следует признать, что в конце концов этот банкет лишний раз подчеркнул отсутствие действительного единения не только между союзниками — русским и чехами, но и в самой среде первых — истинных хозяев страны, на территории которой и за которую велась борьба.