1918-й год на Востоке России

Мы сказали, что мы местные. Тогда он нам сказал, что по распоряжению гвардии полковника Радзевича мы можем навестить наших родственников и родителей, но должны вернуться сюда к 5 часам вечера. Мы быстро вышли из училища и разбежались в разные стороны, каждый к своим.

Я почти бежал, когда приблизился к дому брата. Дергаю звонок. Дверь быстро открывается, и я в объятиях брата, мамочки, жены брата и детишек. Все плачем от счастья, что Господь сохранил нас. Момент молчания прошел, и я сообщил, что отпущен на 2 часа, что в военном училище идет лихорадочная регистрация офицеров для создания офицерской дивизии для наступления на Москву. Также я им сказал, что думаю, что очень скоро опять увижусь с ними, поэтому слезы не нужны, а нужно радоваться, что город освобожден от красного дьявола.

Быстро принял ванну, побрился — короче, привел себя в порядок, достал из сундука мой защитный китель с Владимиром 4-й степени. Снова объятия, слезы прощания. Я форменным образом оторвался от моих родных и, выйдя, быстро зашагал к военному училищу. По дороге люди бросали нашему брату офицеру цветы, улыбались, кричали: «Да здравствуют добровольцы, наши освободители!» Некоторые гимназисточки даже подбегали и на ходу дарили поцелуй.

Наконец я добрался до военного училища. На сей раз дежурный при входе был капитан. Я сказал ему, что я прошел регистрацию и был отпущен на 2 часа для свидания с родными, теперь возвращаюсь обратно. Он направил меня к тому же столу, где я был ранее. За ним по-прежнему сидел дежурный офицер в чине подполковника. Он проверил по списку мое имя и чин и с удивлением посмотрел на меня:

— Ну, знаете, господин капитан, узнать вас совершенно невозможно — вы из «бродяги» превратились в статного офицера, совсем другой человек!

Мы оба дружно рассмеялись. Он указал мне на дверь кабинета, ранее принадлежавшего начальнику училища. На двери была вывеска: «Распределение г.г. офицеров по ротам». Вошел и встал в очередь десятым. Всего было три стола, и везде стояла очередь. Настала моя очередь, я подошел с рапортом к симпатичному пожилому полковнику. Он спросил меня, где я был и что делал за время оккупации Казани. Я ответил, что был в отряде поручика Ватягина и боролся против красных.

— О! Господин капитан, я много слышал об этом белом партизанском отряде. Где же теперь Ватягин?

Я сообщил ему, что под Казанью он был тяжело ранен и не знаю, жив ли он. «Я был бы очень благодарен, если бы вы, господин полковник, смогли узнать о его судьбе в госпитале».

Он пообещал узнать.

— Ну а теперь, господин капитан, идите и представьтесь гвардии полковнику Радзевичу на втором этаже, он ваш командир, я вас зачисляю в 1-ю офицерскую роту, которая сейчас формируется. Вот ваш билет.

Поднявшись наверх, я увидел нужную мне дверь. Она была открыта, я попросил разрешения войти. «Прошу», — раздался голос, и я вошел с рапортом к полковнику Радзевичу. Выслушав рапорт, он пригласил меня сесть. У полковника на груди Георгиевский орден 4-й степени и Владимир 4-й степени. Обращаясь ко мне, он говорит:

— Не думаю, что мне нужно вам объяснять, что вы вступаете рядовым бойцом-офицером в 1-ю роту, что мы все офицеры — рядовые бойцы до тех пор, пока не уничтожим эту гадину окончательно. Мне трудно сейчас назначать офицеров на командные должности, так как я никого не знаю, поэтому назначаю наугад — впоследствии увидим, кто на что способен, познакомимся ближе, тогда видно будет. Пока назначаю вас начальником 1-го отделения, явитесь к командиру взвода капитану Рухину, он окончил Одесское военное училище. Всего хорошего вам, господин капитан!

Иду в ротное помещение. Оно гудит, как пчелиный рой, ничего не разберешь. Один из офицеров провел меня к капитану Рухину. Подойдя, я официально отрапортовал, что прибыл в его распоряжение и по приказу полковника Радзевича должен принять от него первое отделение. Он как-то не особенно приветливо посмотрел на меня, вызвал поручика Яковлева и сказал ему сдать отделение мне. Поручик Яковлев крепко пожал мне руку и сказал, что очень рад, что передает отделение мне, так как слишком много в отделении офицеров выше его чином.

Мы подошли с ним к отделению, и поручик скомандовал: «Господа офицеры!» Я представился в отдельности каждому и поздоровался с каждым за руку. После представления потекла задушевная, дружеская беседа, но не надолго. Команда дежурного офицера — «стройся!» — прервала ее. Разобрав винтовки, мы вышли на плац и выстроились в две шеренги. Наш ротный фельдфебель в чине подполковника, георгиевский кавалер, встал на фронте роты и скомандовал: «Господа офицеры!» Все вздрогнули и замерли. Полковник Радзевич спокойно, но твердо подошел к роте, встал смирно и, приложив руку к козырьку, спокойным голосом сказал:

— Спасибо, господа офицеры, прошу стоять вольно.

Его речь была короткой. Он указал на то, что на нашу долю выпало счастье иметь возможность встать на защиту нашей родины, наших храмов, семейств от зверского хама — большевиков.