1918. Хюгану, или Деловитость

Когда она ловила себя на такого рода представлениях, то называла их фантастическими, хотя это, собственно, были скорее трезвые, чем фантастические мысли, которые казались фантастическими лишь постольку, поскольку здесь имело место не протрезвление после опьянения, а и без того трезвое и почти что нормальное состояние, возникающее после последующего и дальнейшего отрезвления, так что оно становится, так сказать, еще более нормальным и заканчивается отрицательностью. Такие оценки, естественно, до определенной степени всегда относительны; границу между трезвостью и опьянением не всегда можно выдержать, и в конечном счете остается неразрешимой проблемой, возможно ли обозначить русское человеколюбие опьянением, можно ли примерять это уже на нормальные социальные взаимоотношения людей и как надо воспринимать общий обзор вещей — как опьянение или как трезвость. Тем не менее не невозможно, чтобы для трезвости существовало состояние энтропии или некая абсолютная точка отсчета, некая абсолютная нулевая точка, к которой неизбежно и неудержимо стремятся все отношения, И то, что Ханна Вендлинг находилась на этом пути, было само по себе в какой-то степени возможным, являясь в принципе не чем иным, как опережением моды: энтропия человека есть его абсолютное уединение, а то, что он называл раньше гармонией или равновесием, было, возможно, всего лишь копией, копией, сделанной им с социальной структуры, он не мог не сделать ее, пока сам еще оставался ее частью. Но чем более одиноким он становился, тем больше распадались перед ним и изолировались от него вещи, тем безразличнее, должно быть, становились ему взаимосвязи между вещами, и в итоге он едва ли мог уже различать их. С такими мыслями ходила Ханна Вендлинг по дому, по саду, бродила по дорожкам, вымощенным по английскому образцу каменными плитами, и не видела больше ничего в архитектуре и переплетении белых дорожек; насколько болезненным это должно было бы быть, но это едва ли казалось болезненным, поскольку было неизбежным.

26

Теперь Хугюнау ежедневно наведывался на Фишерштрассе к господину Эшу. Следуя многократно проверенному деловому обычаю, он ни единым словом не касался дела, ради которого приходил, а ждал инициативы со стороны партнера, он болтал о погоде, распространялся об урожае, говорил о победах. Заметив, что о победах Эш и слышать ничего не желает, оставил их в покое и ограничился погодой.

Во дворе он как-то встретил Маргерите. Девочка отнеслась к нему доверчиво, вцепился за его палец и захотела снова посетить типографию.

Хугюнау подумал: "Ага, ты думаешь, что это опять принесет тебе двадцать пфеннигов, но дядя Хугюнау еще недостаточно богат, на все требуется время".

Тем не менее он всучил девочке десять пфеннигов для копилки,

"Ну, так что же мы будем делать, когда оба разбогатеем?.," Девочка ничего не ответила, а уставилась в землю. Наконец нерешительно проговорила: "Уедем отсюда".

Хугюнау по непонятной причине было приятно это слышать: "Значит, для этого нужны тебе деньги… Ну что ж, когда мы разбогатеем, то сможем уехать вместе, Я беру тебя с собой". "Да", — согласилась Маргерите.

Когда он поднимался к Эшу, она, как правило, карабкалась за ним, садилась на пол и слушала. Или же, по крайней мере, провожала его до двери.

Зная, что девочка слышит его, Хугюнау сказал: "Люблю детей",

На Эша, как показалось, это произвело хорошее впечатление. Он усмехнулся: "Это сорванец… Она, наверное, и убить способна".

"Hai'ssez les Prussiens"[17],- не смог удержаться от такой мысли Хугюнау, хотя Эш был вовсе не пруссаком, а люксембуржцем. Эш продолжал: "Я частенько думаю над тем, чтобы удочерить этого маленького сорванца… у нас ведь нет детей". Хугюнау удивился: "Чужой ребенок!.."

Эш сказал: "Чужой или свой… это же все равно… он ведь никому не нужен".

Хугюнау засмеялся: "Так ведь и о собственном не всегда можно сказать наверняка".

Эш продолжал: "Отец интернирован., я говорил жене, что можно было бы удочерить… девочка ведь почти что сирота".

Хугюнау задумчиво произнес: "Хм, но тогда вам придется о ней заботиться".

"Естественно", — ответил Эш.

"Будь в вашем распоряжении немного денег или получи вы их, например, продав что-нибудь, тогда вы могли бы заключить договор страхования жизни для своей семьи. Я поддерживаю связи с различными компаниями". "Ну", — отреагировал Эш.

"Я, слава Богу, холостяк, в столь тяжелые времена — неоценимое преимущество. Но если бы я вознамерился обзавестись собственным домом, то все-таки обезопасил бы свою семью деньгами или еще каким-нибудь образом. Да, но у вас-то завидные возможности сделать это…"

Хугюнау ушел. Во дворе его ждала Маргерите. "Ты хотела бы остаться здесь навсегда?" "Где здесь?" — поинтересовалась девочка. "Ну, здесь, у дяди Эша".

Девочка зло уставилась на него. Хугюнау подмигнул "отрицательно покачал головой:

"Нет, не так ли?" Маргерите ответила ему улыбкой.

"Значит, ты не хочешь…"

"Нет, мне здесь не нравится".