1918. Хюгану, или Деловитость

После обеда Ханна выставила перед домом шезлонг. Расположившись под каштанами, она наблюдала за сгущающимися облаками, тень которых, приближаясь, уже ползла по полям, превращая светлую яркую зелень в темноватый и странным образом успокаивающий зелено-фиолетовый цвет, и когда эта тень легла на сад и потянуло вдруг подвальной прохладой, цветы, до этого момента затаившиеся от жары, неожиданно разразились благоуханием, словно дыхание их освободилось. Или, может, внезапная прохлада позволила Ханне ощутить аромат, и все же это было столь неожиданно, столь неповторимо, столь стремительно, эта нахлынувшая волна сладостного аромата была столь бодрящей и завораживающей, словно вечер в южном саду, словно вечер на скалистом берегу Тирренского моря. Земля расположилась на берегу облака, низвергающего свою волну- мягкий и густой грозовой ливень, и Ханна, остановившись в распахнутых дверях веранды, вдыхала полной грудью аромат юга, впитывая почти с жадностью мягкую влагу, прохладу и свежесть; вместе с воспоминаниями на нее нахлынул и страх, который она испытала впервые тогда, когда дождливым вечером во время свадебного путешествия по Сицилии стояла на берегу моря: за спиной находилась гостиница, цветы в гостиничном саду источали тонкий аромат, и она не могла понять, кто он, этот чужой, стоящий рядом с ней мужчина- звали его доктор Вендлинг.

Она испугалась, когда увидела, как по дорожке сада семенит садовник, чтобы спрятать садовую мебель от дождя; она испугалась, подумав, должно быть, о ворах, хотя она точно знала, что собирается делать этот человек. Если бы к ней не вышел Вальтер, то она убежала бы к себе в комнату и заперла бы за собой дверь. Вальтер сел на порог; он выставил босые ноги под дождь и был занят тем, что осторожно сдирал с колена засохший струп, чтобы затем с удовольствием погладить выступившую наружу новую розовую кожу. Ханна тоже присела на порог; она обхватила ноги, свои красивые стройные ноги рука-ми — дома она не носила чулок, — и прохлада коснулась гладкой кожи ее бедер.

Дождь, пробудивший вначале благоухание цветов, прибил его, и теперь пахло только сырой землей. Блестела мокрая, покрытая коричневой черепицей крыша домика садовника, и когда садовник снова направился к нему, щебень под его ногами скрипел уже не от сухости, а оттого, что был мокрый — шуршал отчетливо и слегка приглушенно. Ханна обняла ребенка за плечи. Почему они не могут сидеть вот так вечно, спокойно найдя свое место в очищенном и прохладном мире! Страха у нее почти не осталось. Тем не менее она сказала: "Если сегодня ночью будет гроза, я разрешу тебе спать у меня, Вальтер".

39

Войдя в обеденный зал гостиницы, старший полковой врач Куленбек и доктор Кессель увидели майора на своем обычном месте. Он читал только что полученную "Кельнскую газету", Вошедшие поздоровались, и майор, поднявшись, пригласил их к своему столику.

Старший полковой врач, кивнув на газету, изрек в высшей степени нетактично: "Нас ждет удовольствие почитать ваши статьи и в других газетах, господин майор?"

Майор лишь покачал головой и передал старшему полковому врачу газету, указывая на военную хронику: "Плохие новости".

Старший полковой врач пробежал глазами статью: "Не хуже, собственно, чем прежде, господин майор".

Майор вопросительно уставился на него.

"Ну, есть ведь еще просто хорошая новость, господин майор, и называется она — мир".

"Тут вы правы, — согласился майор, — но это должен быть почетный мир".

"Прекрасно, — сказал Куленбек и поднял свой бокал, — итак, за мир".

Господа чокнулись бокалами, а майор повторил: "За почетный мир… иначе к чему были все эти жертвы?" Он задержал свой бокал в руке, словно хотел еще что-то заявить, но молчал; выйдя наконец из оцепенения, он сказал: "Честь-это не какая-то там условность. Раньше отравляющий газ как оружие был бы запрещен",

Господа молча пили вино.

Молчание нарушил доктор Кессель: "Что дают самые распрекрасные теории о питании в военное время? Приходя вечером домой, я едва держусь на ногах; для пожилого человека этого как раз и недостаточно".

Куленбек сказал: "Вы — пораженец, Кессель; диабет, как доказано, сократился до минимума, карцинома имеет, кажется, такую же тенденцию. Это просто ваше личное несчастье, что вы не болеете диабетом. Между прочим, дорогой коллега, если вас беспокоят ноги… Нам здесь всем не по восемнадцать".

Майор фон Пазенов вставил: "Чувство — это не инертность мысли".

"Я не совсем хорошо вас понимаю, господин майор", — произнес старший полковой врач Куленбек.

Майор смотрел в пустоту: "А, ничего… Знаете… Под Верденом погиб мой сын… Сейчас ему было бы без малого двадцать восемь".

"Но у вас ведь есть еще семья, господин майор".

Майор ответил не сразу; не исключено, что он посчитал это замечание не совсем тактичным. Наконец он сказал: "Да, младший сын и две девочки… мальчик… его тоже скоро призовут… нужно отдать кесарю кесарево… — он запнулся, затем продолжил: — Видите ли, причина всех бед в там, что Богу не отдают Богово".