1919

В середине мая Дик приехал из Кёльна в ужасном состоянии – он кутил накануне с несколькими авиаторами и немецкими дамами. Генеральный штаб строго-настрого запретил офицерам водиться с немками, и он нервничал и боялся, что кто-нибудь видел его в компании, недостойной офицера и джентльмена. Когда он сходил с поезда на Гар-дю-Нор, он все еще ощущал во рту вкус крюшона с персиками. В канцелярии полковник Эджкомб заметил, какой он бледный и утомленный, и пошутил насчет того, что в оккупированной области живется, по-видимому, довольно весело. Потом полковник отпустил его домой отдохнуть. В отеле Дика ожидала пневматичка от Энн Элизабет: «Я остановилась в «Континентале», мы немедленно должны повидаться».

Он принял горячую ванну, лег в кровать и спал несколько часов. Когда он проснулся, было уже темно. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил про письмо Энн Элизабет. Он сел на край кровати и мрачно стал застегивать краги, чтобы пойти к ней, но вдруг раздался стук в дверь. Это был лифтер, он сообщил Дику, что внизу его ожидает дама. Не успел лифтер договорить, как в конце коридора показалась Энн Элизабет. Она была бледна, и на щеке у нее краснела ссадина. Было что-то вызывающее в том, как она бежала по коридору, и это сразу же подействовало Дику на нервы.

– Я сказала, что я твоя сестра, и побежала наверх пешком, – сказала она, задыхаясь и целуя его.

Дик дал лифтеру два франка и шепнул ей:

– Зайди в номер. Что случилось? – Он оставил дверь полуоткрытой.

– У меня неприятности… ПБВ отсылает меня в Америку.

– Почему?

– Вероятно, потому, что я слишком часто пропускала службу. Впрочем, я довольна, они мне надоели.

– Где ты так ушиблась?

– Упала с лошади в Остии… Я получила огромное удовольствие – ездила на итальянских кавалерийских лошадях… Они берут любое препятствие.

Дик вглядывался в ее лицо, пытаясь разгадать, что произошло.

– Ну, – сказал он, – все уладилось?… Я хочу знать… Меня это дело страшно тревожит.

Она повалилась ничком на кровать. Дик на носках пошел к двери и притворил ее. Она уткнула лицо в сгиб локтя и всхлипывала. Он присел на край кровати и попытался повернуть к себе ее голову. Она вдруг вскочила и зашагала по комнате.

– Ничего не помогло… У меня будет ребенок… Ах, я так боюсь за папу. Он этого не переживет. О, какой ты негодяй… Какой ты негодяй!

– Послушай, Энн Элизабет, будь же рассудительной… Отчего мы не можем быть друзьями? Мне только что предложили очень выгодную службу, стоит мне только уйти из армии, но пойми: в моем положении я не могу повсюду таскать за собой жену и ребенка. А если ты непременно хочешь выйти замуж, то ведь найдется тысяча молодых людей, которые за тебя перегрызут друг другу горло… Ты же знаешь, как ты всем нравишься… И я вообще не создан для брака.

Она села на стул и сейчас же встала опять. Она рассмеялась.

– Будь тут папа и Бестер, они бы, я думаю, насильно заставили тебя жениться… Но это все равно бы ничего не изменило.

Ее истерический смех действовал ему на нервы, он затрясся от судорожного усилия овладеть собой и говорить спокойно.

– Отчего бы тебе не выйти за Берроу? Он влиятельный человек, и у него есть средства… Он без ума от тебя, он мне это сам вчера сказал, мы встретились с ним в «Крийоне»… Надо же в конце концов быть благоразумной. Во всей этой истории я не больше виноват, чем ты… Если бы ты в свое время приняла меры…

Она сняла шляпку и пригладила волосы перед зеркалом. Потом наполнила умывальницу водой, умыла лицо и опять пригладила волосы. Дик надеялся, что она уйдет, каждое ее движение приводило его в бешенство. Она подошла к нему, глаза ее были полны слез.

– Поцелуй меня, Дик… Не беспокойся обо мне… Я как-нибудь все улажу.

– Я уверен, что еще не поздно сделать аборт, – сказал Дик. – Я завтра узнаю адрес и черкну тебе в «Континенталь»… Энн Элизабет… Как это хорошо, что ты так хорошо все поняла.

Она покачала головой, шепнула «прощай» и стремительно вышла из комнаты.

– Ну, все улажено, – вслух сказал Дик.