У Элинор было очень благопристойно, гости сидели в гостиной и в одной из спален, превращенной в подобие будуара, с высоким зеркалом, задрапированным кружевами, разговор не вязался. Жених выглядел так, словно у него за воротником ползали муравьи. Эвелин и Элинор стояли в оконной нише, разговаривая с тощим человеком; оказалось, что это Дон Стивенс, тот самый, который был арестован командованием оккупационной армии в Германии и из-за которого Эвелин подняла на ноги всех своих знакомых.
– И всякий раз, как я попадаю в беду, – говорил он, – я неизменно нахожу какого-нибудь еврейчика, который вытягивает меня… На этот раз это был портной.
– Эвелин не еврейчик и не портной, – сказала Элинор ледяным тоном, – и тем не менее она достаточно для вас сделала.
Стивенс подошел к Дику и спросил его, что собой представляет Мурхауз. Дик почувствовал, что краснеет. Хоть бы Стивенс не говорил так громко!
– Гм… Он чрезвычайно способный человек, – пролепетал он.
– А я думал, что он просто манекен… Не понимаю, на что рассчитывали эти сволочи и дураки из буржуазных газет, когда пошли интервьюировать его… Я был от «Дейли геральд».
– Да, я вас видел, – сказал Дик.
– Судя по тому, что мне говорил о вас Стив Уорнер, я думал, что вы из категории тех, что разлагают строй изнутри.
– В другом смысле… Разлагаю и разлагаюсь от скуки.
Стивенс нагнулся к нему и уставился на него так, словно собирался ударить его.
– Ну ничего, скоро мы узнаем, кто за что стоит. Нам всем придется показать свое подлинное лицо, как говорят в России. Ждать уже недолго.
Элинор подошла к ним с только что откупоренной пенящейся бутылкой шампанского. Стивенс вернулся к Эвелин в оконную нишу.
– Это все равно что пригласить в дом баптистского священника, – усмехнулась Элинор.
– Ну его к черту – я не перевариваю людей, которым доставляет удовольствие всем портить настроение, – вполголоса проворчал Дик.
Элинор сложила губы бантиком, улыбнулась и потрепала его по рукаву своими тонкими белыми пальцами с длинными острыми розовыми ногтями с белыми лунками.
– Я тоже, Дик, я тоже.
Когда Дик шепнул ей, что у него болит голова и он хочет пойти домой и лечь спать, она взяла его за руку и увлекла в прихожую.
– Не смейте уходить! Не оставляйте меня с этими чурбанами.
Дик скривил лицо и вернулся вместе с ней в гостиную. Она налила ему шампанского из бутылки, которую еще держала в руке.
– Развеселите Эвелин, – шепнула она скрипуче. – Она за сегодняшний вечер уже третий раз скисает.
Дик проторчал в гостиной еще несколько часов, болтая с миссис Джонсон о книгах, пьесах, опере. Ни он, ни она, по-видимому, не были в состоянии следить за словами собеседника. Эвелин не сводила глаз со своего мужа. У него была моложавая, несколько ребяческая внешность, внушавшая Дику симпатию, он стоял у буфета со Стивенсом и постепенно напивался. Стивенс вслух отпускал нелестные замечания о паразитах и буржуазных сынках. Так продолжалось довольно долго. Пола Джонсона начало тошнить, и Дик увел его в ванную.
Вернувшись в гостиную, Дик чуть не подрался со Стивенсом, который затеял с ним спор о мирной конференции и вдруг полез на него с кулаками и обругал последними словами. Супруги Джонсоны поспешно увели Стивенса. Элинор подошла к Дику, обняла его за шею и сказала, что он вел себя превосходно.
Пол Джонсон вернулся с улицы, чтобы забрать попугаев. Он был бледен как полотно. Одна из птиц умерла и лежала, задрав лапки кверху, на дне клетки.
Около трех часов ночи Дик поехал к себе в гостиницу в такси.
Новости дня XLIII
находящиеся на действительной службе и демобилизованные солдаты вырвали из рук радикалов плакаты, изорвали на них платье и избили их; только тогда их оставили в покое
34 Смертных Случая Вследствие Отравления Политурой Во Франции Опасаются Остановки Всего Железнодорожного Движения
Вызванное сигнальной ракетой спасательное судно в течение шестнадцати часов тщетно искало потерпевших бедствие
Les Gens Sages Fuient les R'eunions Politiques[325]