Прибыв в Пулавы, где находилась моя штаб-квартира, и сориентировавшись в обстановке, я отметил для себя сразу несколько моментов. Прежде всего, что моральное состояние всех дивизий (а их было четыре) не такое уж плохое, как я думал раньше. И хотя как раз перед моим приездом одна из дивизий, 21-я, по старой, в течение месяца выработанной привычке ни с того ни с сего отдала немногочисленной группе противника предмостные укрепления на Вепрже – Коцк, который ей было приказано удерживать, тем не менее у меня сложилось впечатление, что трудный перелом в психическом состоянии, в боевом духе войск, который необходим контратакующим частям после длительного отступления, отнюдь не является делом невозможным. С другой стороны, пополнение дивизий было проведено очень непродуманно с точки зрения их вооружения. Например, батальоны с французским оружием попали в дивизии, оснащенные германскими маузерами или австрийскими манлихерами. Наведение порядка требовало времени. Кроме того, бросались в глаза неслыханные прорехи в экипировке и обмундировании солдат. Таких дедов, как я их называю, мне не приходилось видеть за всю войну. В 21-й дивизии почти половина людей маршировали передо мной босиком. Мне пришло на память, сколько же раз мои подчиненные относили свои поражения за счет плохой экипировки солдат. И я подумал с горечью, что большая часть запасов была выдана войскам, которые, по моему замыслу, не должны были играть решающей роли в этой войне. И, наконец, не было полной ясности в данных, которые я собрал о противнике. Если верить стратегическому приказу п. Тухачевского, то передо мной должна быть Мозырская группа. Ее состав и силы нам не были известны с достаточной точностью. Мы знали, что в нее входит 57-я дивизия и еще какие-то отряды, чем-то напоминающие и чем-то отличающиеся от группы войск, но, повторяю, достоверных данных у нас не было. Судя по ее действиям, это была очень сильная группировка. С 4 июля она наступала по двум расходящимся направлениям, причем там, где мы были наиболее сильными, – по Полесью и севернее него вдоль шоссе Бобруйск – Брест. В донесениях, поступавших в течение прошлого месяца, часто упоминались значительные силы противника, не без успеха атакующие нас то на одном, то на другом направлении. Тем временем сегодня, 13 августа, я видел перед собой, по сути дела, пустоту. Создавалось впечатление, что здесь были только дозоры; их было чуть больше у Коцка и Мачеёвиц на Висле, где эти немногочисленные группки как будто готовились к переправе через реку. Признаюсь, я принял их за партизанские отряды, разосланные по всей стране на поиски фуража, для реквизиций и грабежей. Наибольшее сосредоточение войск представляла собой 58-я дивизия 12-й армии, которая двигалась от Влодавы то ли в любартовском, то ли в хелмском направлении.
Донесения из Варшавы успокаивали: неприятель, по всей видимости, готовился к атаке и соответственно перегруппировывал свои силы. С юга тоже не поступало тревожных сообщений. Поэтому я утвердился в мысли, с которой уезжал из Варшавы. У меня было в запасе немного времени, и я решил начать свои действия не раньше, чем 17-го утром, когда наступление на столицу наберет обороты и прочно свяжет боем главные советские силы под Варшавой. За это время я мог еще сильнее сконцентрировать для удара свои немногочисленные силы и дождаться подхода запаздывающей 3-й дивизии легионеров.