1921 год

Описывает Шульгин и положение дел в самой русской эмиграции. П.Н.Милюков в докладе “Что делать после Крымской катастрофы” (дек. 1920 г.) выдвинул так называемую “новую тактику”: левые кадеты отказывались поддерживать правительство П.Н. Врангеля и провозгласили курс на сближение с правыми эсерами. Январское “Совещание” 1921 г. организационно оформило это сближение, а милюковская газета “Последние новости” (1920-1940) всячески проводило идеи “новой тактики” в жизнь… П.Н. Врангель же выдвинул идею своего правительства, организовав так называемый “Русский Совет” (апр. 1921), в который вошли и военные и штатские лица (в том числе и Шульгин)…

То есть “1921 год”, как и предыдущие произведения Шульгина, — летопись важнейших политических событий, которым писатель был свидетель. Но не только политических. Все происходящие события (за исключением открытия “Русского Совета”) описываются опосредованно, через восприятие рядовых беженцев, их разговоры, настроения, размышления. Беженская жизнь русского Константинополя — основной предмет изображения Шульгина. И — не побоимся этого слова — действительно блестящего изображения.

Центральная улица европейской части города, легендарная Пера, заканчивающаяся Галатой, его торговой частью… Непрерывный поток автомобилей, яркие витрины магазинов, толпы народа… Турки, греки, французы — и среди них русские беженцы, которых, как утверждает Шульгин, можно узнать сразу… Они обивают пороги посольства, выпускают газеты, работают в кафе, ресторанах и барах, служат шоферами, чистильщиками сапог, продают книги и открытки… Все это точно, подробно, с драгоценными деталями описывает Шульгин. И рестораны, и мансарды, и двор посольства, и съемные квартиры, и лестницы…

За инициалами, краткими именами скрываются реальные люди, описываются реальные судьбы. Так, Н. Н. Ч. — публицист Н.Н. Чебышев, издававший проврангелевскую “Великую Россию” в Севастополе, глава “Бюро русской печати” и соиздатель еженедельника “Зарницы” в Константинополе. “Моя соседка” — очевидно, Мария Дмитриевна Седельникова, дочь генерала и будущая жена Шульгина. Многолетним парижским адресатом Шульгина был бывший русский посол В.А. Маклаков, с 1917 г. живущий во Франции. Не эта ли переписка послужила основой для главы “Из переписки друзей”? “1921 год” — настоящее свидетельство современника, исторический документ, “мемуар”, по словам самого Шульгина. Вроде воспоминаний и рассказов о русском Константинополе, оставленных А.Т. Аверченко, И.Д. Сургучевым, А.Н. Вертинским, Дон-Аминадо, Н.Н. Чебышевым, П.Д. Долгоруковым, Н.В. Савичем…

Но Шульгин выходит за рамки мемуаров. И город, и люди под его пером — оживают. Замученные, растерянные, опустошенные войной беженцы, страшные бедствия, выпавшие на их долю… Их отчаяние, готовность покориться — и, напротив, мужество, чувство товарищества, умение противостоять истории. Истории вообще. Судьбе вообще. Это книга о человеке в истории, смятом историей и противостоящем истории. Это книга о страдании — вообще.

…Да, русские люди, на константинопольской мансарде, в начале 1921 года… Без отечества, без денег, без сил… Пьют, поют, плачут, надеются… Но почему так знакомы их интонации, почему так понятны их чувства, так отчетливо слышны голоса…

Шульгин был и политиком, и мемуаристом, и писателем. Но не пора ли переставить определения? Писателем он был прежде всего. И прекрасным писателем. “1921 год”, ныне возвращающийся к отечественному читателю, — еще одно тому подтверждение.

Е. А. Осьминина

Глава первая.“Что делать?”

Вступление

Это было “между Европой и Азией”, это было почти в Евразии, проще сказать, — это было на Босфоре…

Всю эту ночь, т.е. ночь на 1 января 1921 года, сирены в сплошном тумане ревели славу “русскому” Новому Году. Теперь туман смылся, взошло солнце, и было очень красиво. Кто видел Константинополь — тот это знает…

* * *

Вчера мы пришли из Галлиполи. Пассажиров всех национальностей сейчас же спустили на берег. Русских нет, ибо для русских — особый закон… Что же, это естественно. Ведь мы, — действительно особый народ: без отечества, без подданства, без власти, — которая могла бы за нас отвечать или за нас заступиться. Собственно говоря, мы — “вне закона”.

* * *

Кроме — законов природы. Закон же природы таков, что это великолепное зрелище — между Европой и Азией — действует на нас, русских, ничуть не меньше, чем на французов и англичан, которые присвоили себе этот пролив… А может быть, и больше…

“Проливы”…

“Как много в этом слове для сердца русского слилось”.

* * *

Как, в сущности, это все мало продумано! На что нам эти проливы? Что бы мы с ними делали? И как бы мы их “удержали”?

Пришлось бы занять Константинополь, то есть навязать себе вражду со всем мусульманским миром. К чему? В России двадцать миллионов мусульман, мы с ними очень хорошо уживались… Так нужно поссориться?

Надо идти назад. “Турция для турок” — вот заповедь для будущей русской политики.

* * *

“Крест на Ай-Софию!..”