1937

Выходя за рамки обсуждавшейся темы, Багиров поспешил сообщить, что в Азербайджане «троцкистско-зиновьевская периферия заключила блок с контрреволюционными националистическими элементами и через них с мусаватистами». Этот блок, по его словам, занимался организацией повстанческих групп в сельских районах и установил тесную связь с националистами из других «мусульманских» республик для подготовки отделения этих республик от СССР и образования «мощного тюрко-татарского государства под руководством Турции». Наряду с этим, националистические элементы, как следовало из выступления Багирова, не чурались и более мелких вредительских дел, например, создания «путаницы в области орфографии и терминологии тюркского языка». Багиров специально подчёркивал, что к «матёрым контрреволюционным националистам» в большинстве своём относились люди, находившиеся с 1920 года на ответственных партийных и советских постах [622].

Для того, чтобы стимулировать подобную направленность всех остальных выступлений, Сталин и Молотов репликами одёргивали ораторов, не проявивших должной рьяности в сообщениях о вредительстве в своих ведомствах и регионах. В этом отношении характерна их реакция на выступление наркома водного транспорта Пахомова. Хотя в начале своего выступления Пахомов назвал много имён арестованных руководителей пароходств и заявил, что арестовано более 50 работников такого уровня, Сталин бросил реплику: «Маловато что-то». На это под «смех всего зала» Пахомов ответил: «Тов. Сталин, я вам сказал, что это только начало» [623].

Подхлёстываемый далее молотовскими репликами типа «Вы хотели отделаться мелочами», Пахомов заявил: «Мы должны работать по-новому, а для этого мы должны прежде всего раскрыть всех вредителей. Как их можно раскрыть? Если этот факт взять и по-настоящему рассмотреть, по-новому рассмотреть, почему это случилось, то мы дороемся и выявим ещё одного-двух сволочей, уверяю вас. А как только двух-трёх сволочей поймаем, эти две-три сволочи дадут ещё двух-трёх сволочей. (Смех.)» Однако, и это заявление не удовлетворило кремлёвских вождей. В конце речи Пахомова Молотов задал ему вопрос: «Сам наркомат нашёл хотя бы одного вредителя?» На это нарком ответил, что несколько руководителей пароходств до их ареста были сняты им с работы. После этого заявления наркома произошёл следующий обмен репликами между ним и членами Политбюро:

Молотов: Вы их только снимали, но наркомат не выяснил в чём тут дело.

Пахомов: Я вам, Вячеслав Михайлович, то, что было в материалах, сказал, больше фактов нет, выдумывать я не могу.

Косиор: Значит, нет вредительства? [624]

Перелом в обсуждение вопроса о вредительстве призвано было внести выступление Ежова, сопровождавшееся поощрительными репликами Сталина. В начале своей речи Ежов выразил резкое недовольство выступлениями руководителей ведомств, которые «до конца не поняли ни смысла, ни постановки этого вопроса. (Межлаук: Правильно, правильно.)» Далее Ежов дал ясно понять, в каком отношении находится он сам и его наркомат ко всем другим наркомам и наркоматам. «В резолюции отмечен этот факт о том, что вредительство не только не вскрывали и не только не проявляли инициативу в этом деле,— заявил он,— а в ряде случаев тормозили… (Сталин: Правильно. Там мягко сказано.) Да, т. Сталин, там мягко сказано. И я должен сказать, что я… ещё не знаю ни одного факта, когда бы по своей инициативе позвонили и сказали: „Тов. Ежов, что-то подозрителен этот человек, что-то неблагополучно в нём, займитесь этим человеком“… (Постышев: А когда займёшься, то людей не давали.) Да. Чаще всего, когда ставишь вопрос об арестах, люди, наоборот, защищают этих людей. (Постышев: Правильно.)» [625] Таким образом, Ежов упоминал о фактах сопротивления хозяйственных руководителей высшего ранга репрессиям и тем более — об их нежелании самим «давать» вредителей из числа своих подчинённых.

Исходя из этого, Ежов разразился грубой бранью в адрес наркомов. Он заявил, что не только не получил от них ни одного доноса, но в ответ на его требования санкционировать аресты подчинённых им лиц они часто говорили: «А что же я буду делать дальше, план я должен выполнять, это у меня — главный инженер или начальник цеха, что я буду делать?» «Я обычно отвечаю,— продолжал Ежов,— скажи спасибо, сволочь, что мы берём этого человека, скажи спасибо что вредителя берём. Грош тебе цена, если ты защищаешь человека, который вредит. На него достаточно материалов, чтобы его арестовать».

Ежов возмущался тем, что хозяйственные руководители рассматривают борьбу с вредительством как «какую-то полосу модных настроений» и говорят: «вскрыли вредительство и теперь везде и всюду видят вредителей, мешают нам работать, мешают нам выполнять план». По этому поводу он заявил, что «в условиях нашего советского строя» вредитель «может нам вредить только небольшими делами, там, где он уже уверен, что никак он не будет разоблачён. (Сталин: И будет копить силы к моменту войны, когда он навредит по-настоящему.)»