1937. АнтиТеррор Сталина

Орджоникидзе начал собирать материалы о «диверсиях», в которых обвинялся его заместитель Пятаков и его подельники. Эти материалы могли быть использованы для разоблачения Ежова на ближайшем пленуме ЦК в феврале 1937 г., что позволило бы разрушить всю «антитеррористическую» (то есть террористическую в отношении партийной элиты) стратегию Сталина. Конфликт Орджоникидзе и Сталина нарастал. Готовясь к пленуму, Орджоникидзе носил тезисы своего доклада к Сталину. По свидетельству жены Орджоникидзе Зинаиды Гавриловны: «Тот забраковал. На полях были надписи вроде «Ха-ха…». Серго писал и переписывал на листках из блокнота, ссорился со Сталиным по телефону, потом опять писал, опять ходил и относил, дважды возвращался под утро»[317]. 19 февраля, накануне пленума, Орджоникидзе погиб от пулевого ранения. Версия убийства Орджоникидзе не получила достаточных доказательств, однако его гибель произошла внезапно, причем неожиданно для него самого. Весьма вероятна высказанная Р. Конквестом версия самоубийства под давлением Сталина, например под угрозой ареста[318]. Орджоникидзе был человеком эмоционально неуравновешенным, разрыв со старым другом Сталиным был для него глубокой личной трагедией, так же как и начавшееся уничтожение других старых товарищей. Выстрел прогремел после разговора со Сталиным на высоких тонах.

Накануне пленума был арестован брат Орджоникидзе Пачулия. Явный шантаж, который стал еще одним ударом, выводившим Орджоникидзе из равновесия.

Незадолго до гибели Орджоникидзе долго беседовал с Микояном, который так вспоминает об этой встрече: «За 3–4 дня до самоубийства мы с ним вдвоем ходили вокруг Кремля ночью перед сном и разговаривали. Мы не понимали, что со Сталиным происходит, как можно честных людей под флагом вредительства сажать в тюрьму и расстреливать. Серго говорил, что у него нет сил дальше так работать. «Сталин плохое дело начал. Я всегда был близким другом Сталину, доверял ему, и он мне доверял. А теперь не могу с ним работать, я покончу с собой».

Я был удивлен и встревожен его выводом, поскольку до этого его высказывания были иными. Я стал его уговаривать, что он неправильно рассуждает, что самоубийство никогда не было средством решения той или иной проблемы. Это не решение проблемы, а уход от нее. И другие аргументы приводил. Мне казалось, что я его убедил. Несколько успокоились и пошли спать»[319].

Это свидетельство подтверждает классическую версию гибели Орджоникидзе: он резко критически относился к курсу на террор, но не решился на открытое столкновение со Сталиным и покончил с собой. Важно, что воспоминания Микояна были написаны до начала открытой дискуссии об обстоятельствах смерти Орджоникидзе.

Еще интереснее этот фрагмент для характеристики позиции самого Микояна. В своих мемуарах он предстает чуть ли не более последовательным антисталинистом, чем Орджоникидзе. Он призывает его «не уходить от проблемы», а «найти ее решение». Какое «решение»?

Конечно, Микоян мог приукрасить свои слова, показать себя более смелым, чем он был тогда, в 1937 г. Однако факт остается фактом — Микоян выступил одним из инициаторов разоблачения «культа личности Сталина» в 1956 году. И это не была дань конъюнктуре — мемуары Микояна также выдержаны в антисталинском ключе. Можно сомневаться в точности передачи диалога с Орджоникидзе, но сама тема разговора в данном случае не могла стать жертвой аберрации памяти. Орджоникидзе считал Микояна тем человеком, с которым можно было вести антисталинские разговоры. Микоян поддерживал эти разговоры. Если это понимал Орджоникидзе, могли понимать и другие партийные деятели, которые научились отличать своих от чужих уже по намекам (других возможностей сталинский режим не предоставлял). А теперь вопрос: почему столь критически настроенный деятель пережил 1937 год? Был незаменим? У Сталина не было незаменимых. Был безусловно лоялен, как Каганович, Молотов и Ворошилов? Нет, это не про Микояна. Что было его охранной грамотой? Мы еще вернемся к этому вопросу.

Если беседа Микояна и Орджоникидзе передана сколько-нибудь верно, то «решением», за которое выступал Микоян, была борьба на пленуме ЦК (пусть не прямо против Сталина, но во всяком случае против Ежова как тактической цели). Гибель Орджоникидзе дезорганизовала партийное сопротивление сталинской «антитеррористической операции» накануне решающего пленума ЦК.

Февральско-мартовский пленум