1937. АнтиТеррор Сталина

Ответить на этот вопрос помогают показания Тухачевского о планах организации поражения СССР в войне, которые так и называются — «План поражения». По существу это стратегические соображения Тухачевского об основных угрозах при войне с Германией. Тухачевский демонстрирует глубину своего мышления, полноту знания проблемы, время от времени вставляя: «я предложил Якиру облегчить немцам задачу…» Но можно было и не облегчать, так как в нынешних планах есть недостатки, из-за которых «поражение не исключено даже без наличия какого бы то ни было вредительства»[413]. Не нужно вредительство. Да и не было его. Тухачевский убеждает Сталина: без меня вы не сможете доработать планы будущей войны. Признав свою вину, Тухачевский пытался доказать свою военную квалификацию. Зачем? Вспомним опыт большевиков, к которому Сталин обратился в мае, — коллективное руководство войсками. Это — практика гражданской войны, когда комиссары должны были подстраховать военных специалистов. Военные, которым не доверяют политически, все равно используются на службе. Без их квалификации не обойтись. Но Тухачевский не мог не понимать, что после всего случившегося политики будут настолько сильно бояться своих «генералов», что могут их расстрелять даже вопреки целесообразности и желанию. Поэтому побежденные должны предоставить победителям гарантии, что больше не будут претендовать на политическую власть. Для этого они должны были пожертвовать своим престижем (по крайней мере до Войны, которая все спишет и оправдает), признаться в позорных преступлениях. Только на этих условиях Сталин мог доверить им хотя бы роль «военспецов». Это была путевка в жизнь для людей, уверенных в том, что они нужны Сталину. Только Тухачевский и другие «генералы» не знали, что Сталин не считал их незаменимыми.

Показания Тухачевского 1 марта не вписываются ни в юридическую версию, ни в образ храброго тираноборца. Если Тухачевский готовил свержение Сталина, то в своих показаниях и на процессе он должен был обличать тирана, чтобы умереть с честью, а может быть, — сагитировать коллег. Если Тухачевский и другие генералы были невиновны, но их пытали и шантажировали, можно было отделаться коротким признанием вины, подписанием абсурдных обвинений, сочиненных следствием. Потом их можно опровергать на суде. Не то и не это. Тухачевский работает не за страх, а за совесть, описывая заговор тщательнее Радека. Но Радек — многократно раскаявшийся оппозиционер, а Тухачевский — прославленный советской пропагандой маршал.

Перечитаем показания Тухачевского, не обращая внимания на идеологические штампы. Первоначально маршал рассказывает о своих контактах с недовольными военными и партийцами в период его опалы 1928–1930 гг. Во время конфликта между правыми и Сталиным «со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 г. и, видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии. Енукидзе говорил о том, что политика Сталина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством…»[414]. Симпатии Енукидзе правым зимой 1928–1929 гг. вполне естественны. Тухачевский, по его словам, отнесся к позиции Енукидзе благосклонно, тем более, что у него были основания быть обиженным Сталиным и Ворошиловым. После поражения правых Енукидзе в 1930 г. сообщил Тухачевскому, что они продолжат борьбу в подполье. Однако вскоре после этого последовала сначала история с обвинениями Какурина, а затем — возвращение Тухачевского из опалы. Никаких упоминаний о своей оппозиционной деятельности в 1931 г. Тухачевский не дает. В это время он ведет переговоры с немецкими офицерами, с которыми обсуждали возможность совместных действий против Польши. Останься Тухачевский в военном руководстве до 1939 г., эти разговоры воплотились бы в реальность.