1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Второй принцип — то, что названо нами «ортодоксальностью», — знаменует собой жесткое табу на любые отступления от господствующей исторической парадигмы, приверженность к которой остается неотъемлемой частью профессионального признания и академического успеха их адептов. Единожды сделанный выбор толкает на скользкий путь, закономерно ведущий ко все большему и большему занижению уровня требований, предъявляемых ко всем историческим материалам, которые лежат в основе ортодоксальных умозаключений.

Работы Дж. А. Гетти и т. н. ревизионистов 1980-х годов наглядно показали, сколь значительных успехов в осмыслении советского прошлого могут добиться историки-интеллектуалы, которые, следуя принципам объективности, не стесняются подвергать критическому анализу как саму господствующую историческую концепцию, так и свидетельства, лежащие в ее основании. А последнее влечет за собой бескомпромиссную борьбу с тем, что обозначено нами как «антисталинская парадигма» (хотя ни Гетти, ни его единомышленники таким термином не пользуются). Конечно, путь в науку ни для кого не был легким и многим доставляет трудности до сих пор.

Для большинства тех, кто специализируется на изучении советского прошлого, «обличительный» пафос публикаций хрущевского времени оказался более привлекательным, нежели вызывал у них неприятие. История СССР как область знаний — в значительной степени плод антикоммунистической истерии периода «холодной войны». Как прежде, так и теперь раскрытию правды о прошлом Советского Союза в ней придается меньше значения, чем политически ангажированной пропаганде, выгодной для финансирующих ее источников и общественных сил, которые используют историографию в своих целях.

Приверженность объективизму — вот единственный способ написания хорошей работы по истории. Многие из выводов, представленные Гетти в его диссертации (1979)[189] и книге (1985),[190] затем получили подтверждение в документах из советских архивов, рассекреченных после 1991 года. Как будет показано ниже, те же материалы свидетельствуют, что десятая глава Коэна в основе своей вопиюще неправдива и практически все представленные в ней выводы ошибочны.

Не важно по каким причинам, но Коэн не высказывает ни малейших сомнений в истинности господствующей парадигмы и полностью принимает ее положения. Вот почему справедливо будет считать десятую главу, так сказать, показательной для всей книги и «парадигматической» для всей «антисталинской» исторической концепции. Сконцентрировавшись на одном Бухарине, Коэн воспроизводит в ней главные из черт, присущих пухлым сочинениям Конквеста и Медведева, ссылается на них, пользусь «обличительными» материалами хрущевского времени, жульническая природа которых сегодня легко доказуема.

Далее будет проделан подробнейший — утверждение за утверждением — разбор десятой главы книги Коэна. Весь анализ и демонстрация ложности каждого из них служат одной-единственной цели: проиллюстрировать банкротство «антисталинской парадигмы» политической истории Советского Союза 1930-х годов. Также будет показано, что материалы из дотоле засекреченных советских архивов опровергают эту парадигму в каждом ее пункте.

Как увидим, парадигма совершенно безнадежна. Фальшивы не только ее отдельные положения, но и вся она в целом. Читателям должно быть понятно: историю СССР 1930-х годов надлежит полностью переосмыслить, опираясь совсем на иные, даже на противоположные позиции, если сравнивать их с общепринятыми «каноническими» представлениями.

Блестящие работы Гетти и других историков, выполненные в 1980-е годы, доказывают: научная объективность — критически взвешенный анализ свидетельств, доступных в период брежневского правления (когда и Коэн готовил своего «Бухарина»), — позволяет сделать выводы, которые мы теперь можем подтвердить, опираясь на значительно более солидную источниковую базу. Хотя и тогда документов было недостаточно, но при соблюдении принципов объективности все-таки можно было рассчитывать на появление качественных исторических исследований.

Ни Коэна, ни других исследователей не заставляли признавать «антисталинскую парадигму» за истину. Никто их не принуждал «верить» Хрущеву и его потатчикам. Не поверили же они Сталину и тому, что говорилось в его эпоху. В чем тогда причины столь трепетного отношения к словесам Хрущева и его камарильи?

Итак, почему же Коэн некритически воспринял нападки на Сталина, исходящие от Хрущева и авторов хрущевского времени? Почему здоровое чувство скептицизма в отношении мотивов антисталинской хулы не пришло на помощь исследователю? Точный ответ нам не известен, хотя как прежде, так и теперь дорога к профессиональному успеху, несомненно, лежит через отказ от превалирующих в данной области представлений.