1937. Трагедия Красной Армии

Одной из стандартных формулировок причин исключения из партии была: «За связь с разоблаченными ныне врагами народа» (Тухачевским, Гамарником, Уборевичем, Якиром, Блюхером и др.). По такой формуле можно было с ходу исключать почти всех политработников РККА, всех, кто служил в Белорусском, Киевском военных округах, в ОКДВА, да и во всех других военных округах, поскольку все командующие войсками всех военных округов были арестованы. И исключали. По этим мотивам («за связь и неразоблачение») были выкинуты из партии комдивы П.П. Григорьев и В.П. Добровольский; дивизионные комиссары А.А. Гусев, Р.Э. Кавалере, В.В. Серпуховитин, И.А. Свинкин, П.В. Суслов; комбриги Я.М. Жигур, Ф.Ф. Кармалюк, Н.И. Подчуфаров, А.И. Сатин, А.А. Суслов; бригадные комиссары Л.П. Иофин, А. – А.Ю. Киверцев-Китаер, А.М. Круглов-Ланда, полковые комиссары К.В. Вахнов, Т.М. Спире и мн. др. Иногда исключали прямо пачками. По обвинению в связи с лицами, впоследствии арестованными органами НКВД, в Оренбургской военной школе летчиков были исключены из партии бывший начальник политотдела школы бригадный комиссар А.В. Субботин, батальонный комиссар Р.Я. Родау, капитан И.С. Примак, политрук Н.Т. Седов ³¹⁵.

А вообще, искали хоть какую-либо «зацепочку». Пусть хоть что-нибудь «неположенное» случилось 15–20 лет тому назад. Все равно годилось. Военком бригады миноносцев КБФ бригадный комиссар А.П. Коновалов был исключен за то, что в 1925 г. он по комсомольской работе «был связан» с лицами, впоследствии репрессированными органами НКВД ³¹⁶.

Можно, пожалуй, классическим индикатором атмосферы всеобщей подозрительности и страха перед органами НКВД, царившей в РККА, считать историю, приключившуюся с политруком Рыбниковым. Примерно в конце октября 1938 г. уполномоченный особого отдела по 24 артполку 24 сд (ЛВО) Бутынин заявил комиссару полка батальонному комиссару Гашинскому о том, что особый отдел «забирает» начальника клуба полка политрука Рыбникова. Военком слово «забирает» понял так, что «арестовывает», и немедленно доложил об этом начподиву Писклюкову. А тот, не разобравшись, даже не удосужившись переговорить с начальником Особого отдела дивизии, который в это время сидел у него в кабинете, дал указание Гашинскому: «Разобрать Рыбникова на парторганизации и исключить его из партии». В тот же день на партбюро артполка поставили вопрос: доклад Рыбникова о работе клуба. Гашинский предложил исключить его из партии – и все, как послушные роботы, проголосовали за исключение. Однако на следующий день выяснилось, что Рыбников «врагом» никогда не был, что его никто не собирался арестовывать, что Особый отдел собирался «забрать» его для работы в органах НКВД и предполагалось послать его на должность начальника райотдела НКВД. Получился настоящий скандал. Полковое партбюро срочно отменило свое решение как ошибочное. Рыбникова в партии восстановили. Уполномоченному особого отдела Бутынину вынесли партийное, а затем и дисциплинарное взыскание (непонятно, за что?) [31]. Но с комиссарами и секретарями партбюро этот факт лакейского угодничества некоторых политработников перед органами НКВД так и не стал предметом специального рассмотрения ³¹⁷.

Уже в начале июня 1937 г., т. е. еще до официального объявления о «вскрытии» военно-фашистского заговора в РККА, в войсках наблюдаются явно ненормальные процессы. 5–8 июня 1937 г. командующий ВВС СКВО корпусной комиссар М.Ф. Березкин докладывал Сталину и Ворошилову, что «в округе на 900 командиров авиации 90 человек исключенных из партии и 150 человек, имеющих различные социально-политические, как у нас выражаются, хвосты» ³¹⁸.

Причем, как неоднократно отмечалось, исключение военнослужащего из ВКП(б) по политическим мотивам означало для него не только политическую смерть, но и крутую перемену в жизни. Соответствующим приказом Ворошилова предписывалось таких людей немедленно увольнять из РККА. А бдительные комиссары внимательно следили за строгим выполнением этого приказа и, если где-то случалась затяжка, немедленно сигнализировали. Так, 15 января 1938 г., член Военного совета Биотехнического института бригадный комиссар А.И. Запорожец пишет Мехлису: «В третий раз прошу И.Д. начальника Биотехнического института НКО военврача 2-го ранга Хатеневера Л.М., как исключенного из партии по политическим мотивам, немедленно уволить из рядов РККА» ³¹⁹. Надо отметить, что такое рвение Запорожца не осталось незамеченным. Вскоре он был назначен комиссаром Генштаба, затем – членом Военного совета МВО и, наконец, осенью 1940 г. сменил Мехлиса на посту начальника Главного управления политической пропаганды Красной армии. Но особых деловых талантов на этом посту он не проявил, хотя ему и было присвоено высшее для политработников воинское звание армейский комиссар 1-го ранга.