1937. Трагедия Красной Армии

И перед ними, и перед всеми сотрудниками НКВД Ежов неустанно демонстрировал свою беспредельную преданность «вождю». Это проявлялось во всем, даже в убранстве его служебного кабинета. Академик Российской академии медицинских наук И.Б. Збарский вспоминает, как в 1937 г. он вместе с другим коллегой был приглашен к Ежову по служебным делам: «Пройдя несколько кордонов с проверкой пропусков, мы попали в кабинет наркома. В огромной комнате, за большим столом сидел маленький тщедушный человек с пытливыми глазами. За его спиной на стене висел внушительных размеров портрет Сталина, на столе стояли бюст Сталина и еще один портрет Сталина в рамке» ⁵¹.

21 июня 1939 г. Берия обращается к Ворошилову. Он пишет о том, что НКВД СССР ощущает большой недостаток в специальных кадрах, имеющих военную подготовку: «НКВД СССР просит Вашего распоряжения о выделении из числа командно-политического состава РККА 1000 человек для работы в органах НКВД по линии Особого отдела». Судя по всему, любые документы, поступившие от Берии, рассматривались Ворошиловым вне всякой очереди. И в тот же день появляется резолюция: «Тт. Щаденко и Мехлису. Необходимо подработать вопрос – как оказать помощь О.О. хорошими людьми без большого ущерба для РККА. 21/VI.39. К. Ворошилов» ⁵².

Отбор новых людей для работы в органах НКВД проводился и на местах. И старались отбирать людей действительно хороших. До сих пор в памяти хранится облик двух однокурсников по историческому факультету Ленинградского университета, которых в середине 30-х гг. сняли с учебы и направили для работы в органы НКВД (помню даже их фамилии: Мелехов и Шматков). Оба они были значительно старше нас, вчерашних школьников, состояли членами ВКП(б) и, по-моему, никто из наших однокашников слова плохого сказать о них не мог.

Другое дело, в какую среду они попадали. Это во-первых. А во-вторых, пополнение НКВД новыми сотрудниками шло по разным каналам. Иные шли туда, подчиняясь партийной дисциплине. А немало было и таких, которые буквально рвались «в органы», чтобы попытаться почувствовать терпкий опьяняющий вкус безграничной власти над другими людьми. Не только партия, но и комсомол, да и все новые поколения вырастали на молитвенном признании весьма сомнительного тезиса Маркса о насилии, как повивальной бабке истории. Как мудро предупреждал Л.Н. Толстой, всякое насилие неминуемо привлекает к себе морально неполноценных. Этого не мог не ощутить в практической работе и сам Дзержинский. Осенью 1923 г. он сказал К. Б. Радеку и Генриху Брандлеру, что «святые или негодяи могут служить в ГПУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями» ⁵³.

Автор известного труда «Происхождение тоталитаризма» Ханна Арендт писала: «Тоталитаризм у власти непременно замещает все перворазрядные таланты, невзирая на их симпатии к нему, фанатиками и дураками, недостаток умственных и творческих способностей которых остается лучшей гарантией их послушания» ⁵⁴. Точно так же действовал и сталинский тоталитарный режим.

Но на одном послушании далеко не уедешь. Нужно было, чтобы в тайной полиции работало как можно больше профессионалов этой жандармской работы. А где их взять? У пришедшего к власти поколения не хватало ни образования, ни опыта борьбы с «врагами народа». По сообщению Б.А. Старкова, уже в 1922 г. с разрешения ЦК РКП (б) на работу в органы ОГПУ стали брать бывших сотрудников охранного отделения, т. е. людей, набивших себе руку в борьбе с «врагами царя и отечества» ⁵⁵. А к середине 30-х годов профессионалы из «бывших» стали составлять довольно заметную часть кадров карательных органов. По авторитетному свидетельству 3.Н. Немцовой, во время кампании по обмену партдокументов в 1936 г. как в ленинградской, так и московской госбезопасности была вскрыта одна и та же тенденция – большинство коммунистов в этих органах вступили в партию только в последние годы, и, как правило, это были немолодые люди, в прошлом служившие полицейскими, жандармами, много было бывших белогвардейских офицеров. Председатель комиссии по обмену партдокументов в ленинградской безопасности П.И. Смородин обращался по этому вопросу к А.А. Жданову и услышал в ответ: «Не поднимай панику!» Председатель подобной комиссии в московской госбезопасности говорил своей дочери – 3.Н. Немцовой: «Я написал докладную Сталину. Ни ответа, ни привета» ⁵⁶.