1937. Трагедия Красной Армии

К сожалению, полностью эти списки до сих пор не вовлечены в научный оборот и не изучены должным образом. Я пытался получить их в Центральном архиве ФСБ РФ, но мне было заявлено, что там их нет. И пока невозможно сказать, сколько обреченных военных было в этих списках. Опубликованное утверждение Г.А. Куманева: «По архивным сведениям только с 27 февраля 1937 года по 12 ноября 1938 года НКВД получил от Сталина, Молотова и Кагановича санкции на расстрел 38 679 военнослужащих» ⁴⁴, на мой взгляд, не выдерживает научной критики. Во-первых, автор призывает верить ему на слово, поскольку не указывает источник приводимых им «архивных сведений». Во-вторых, «вожди» партии давали санкцию не НКВД, а по просьбе НКВД для Военной коллегии Верховного суда СССР. И санкция эта давалась не на расстрел, а на осуждение к расстрелу (или тюремному заключению). В-третьих, по авторитетному свидетельству Н.С. Хрущева, в этих списках фигурировали не только военнослужащие, но и партийные, советские, хозяйственные кадры. И, наконец, специальное исследование работы Военной коллегии в 1937–1938 гг. не подтверждает, а, точнее говоря, опровергает это утверждение Г.А. Куманева, явно и значительно завышающее количество военнослужащих, попавших в эти зловещие проскрипционные списки.

Историкам до сих пор не известно, чтобы в XIX–XX веках хоть один державный властелин, будь то император, король или какой-либо диктатор, так цинично и нагло диктовал свою волю высшим судебным органам. Сразу же возникает вопрос: как практически реализовалась воля «вождя»? В некоторых кругах юристов высказывается мнение, что по получении утвержденных Сталиным списков, обреченные немедленно отправлялись из застенков НКВД на расстрел. Так, например, со ссылкой на свой разговор с генерал-лейтенантом юстиции В.В. Борисоглебским, заявлял в личной беседе с автором бывший помощник председателя Верховного суда СССР И.Д. Мелихов ⁴⁵. Однако и сам характер ходатайств Ежова, и изученные мною документы не дают возможности подтвердить эту версию. Ведь Ежов не просит разрешения «расстрелять» намеченные им жертвы, а просит «санкции осудить всех по первой категории». И документы свидетельствуют, что включенные в эти списки военные работники были затем «пропущены» через Военную коллегию.

И опять вопрос: как эта воля «вождя» доводилась до членов Военной коллегии Верховного суда СССР? Ведь при повсеместных фарисейских разглагольствованиях о «революционной законности» даже Ежову не так-то просто было вызвать судей и сказать: осудите всех к ВМН, вот резолюция Сталина. Можно только предполагать, что эта резолюция как-то сообщалась председателю Военной коллегии.

Наиболее убедительную, на мой взгляд, версию высказал недавно в личной беседе проработавший в послевоенные годы в аппарате Военной коллегии 45 лет военный юрист М.С. Сиротинский. О том, как это делалось в 1937–1938 гг., ему доверительно в первые послевоенные годы рассказывал адъютант всемогущего Ульриха капитан юстиции Я.П. Сердюк. Оказывается, все просто, как мычание. На обложке (или на первой странице?) обвинительного заключения, направляемого проводившими предварительное следствие сотрудниками НКВД на судебное следствие Военной коллегии Верховного суда СССР, ставилась скромная и совсем ничего не значащая для непосвященных цифрочка «1» или «2» ⁴⁶. У меня пока нет достаточных данных, чтобы определенно сказать, кто именно обладал прерогативой ставить эту цифру: сам Ежов или кто-то из его заместителей, а может, и следователь. Но это и не так важно. Очевидно, что эта цифра появлялась лишь после получения санкции «вождя» и его присных. Единица означала неизбежную смерть заклейменного подсудимого, двойка – 10 лет лишения свободы (а с сентября 1937 г. – до 25 лет).

Таким образом, при том объеме власти, которую уже в то время сумели захватить Сталин и НКВД, Военной коллегии Верховного суда СССР отводилась незавидная роль квазиюридического оформления «высшей воли», подаваемой под соусом «генеральной линии партии». Но рептильная пресса неустанно шумела о приговорах, выносимых именно Военной коллегией, как якобы адекватно выражавших волю всего советского народа.

Для того чтобы наиболее рельефно представить себе ту обстановку, в которой проходило судопроизводство в военных трибуналах и в Военной коллегии Верховного суда СССР, необходимо сказать и о прямых попытках следователей НКВД воздействовать на поведение подсудимых на суде. Самая главная их забота состояла в том, чтобы любыми путями заставить подсудимых подтвердить на суде те «признательные» показания, которые следователям удалось вырвать у них в ходе предварительного следствия.