1937. Трагедия Красной Армии

Известие об этом дошло до окружного руководства. Член Военного совета дивизионный комиссар К.Н. Зимин и начальник пуокра бригадный комиссар Шарков посчитали поступок Вавилина совершенно правильным, – он-де «проявил максимум бдительности». А красноармейца Марова за его голосование против предложенных кандидатур, член Военного совета округа Зимин предложил военному прокурору СКВО «немедленно арестовать». И вот тогда, 28 июля 1938 г., главный военный прокурор РККА армвоенюрист Н.С. Розовский обращается к заместителю начальника ПУРККА Ф.Ф. Кузнецову: «Считаю точку зрения т. Зимина неправильной. Независимо от мотивов, по которым действовал т. Вавилин, он действовал неправильно и допустил разглашение тайны голосования, грубое нарушение Конституции, за что должен быть привлечен к ответственности. Считаю также неправильным решение т. Зимина об аресте красноармейца Марова за голосование против выставленных кандидатур. Последнего необходимо серьезно проверить по линии НКВД и репрессировать можно будет только в том случае, если будут установлены какие-нибудь другие основания для ареста»³⁸⁹. На этом документе имеется помета: «Послана т(елеграм)ма Зимину и Шаркову о неправильности их действий. 5.VIII.38»³⁹⁰.

О многом говорит этот документ. И о готовности некоторых красноармейцев любыми способами помогать в выявлении и выкорчевывании всех «подозрительных». И о полном пренебрежении к Конституции со стороны некоторых крупных политработников, их стремлении немедленно сажать в кутузку любого инакомыслящего, проголосовавшего «не так, как надо», как велели. И о приниженном фактически (вопреки закону) положении военных прокуроров. Член Военного совета округа считает допустимым давать военному прокурору указание, кого именно арестовывать. А главный военный прокурор РККА вместо того, чтобы действовать строго по официальному закону, по Конституции страны, вынужден смиренно докладывать заместителю начальника Политуправления Красной армии, фактически испрашивая высочайшее соизволение на право действовать по закону. И, наконец, о том, что даже в этой затхлой и смертельно опасной атмосфере все-таки многое зависело и от профессионализма, принципиальности, смелости самих военных прокуроров, их верности своему долгу. При четко и ясно выраженной позиции прокуратуры, мало кто мог позволить себе официально не считаться с нею.

К чести некоторых военных прокуроров надо сказать, что на местах также делались попытки соблюдать какую-то законность даже в 1936–1938 гг. О ряде подобных фактов рассказано в упоминавшейся монографии Б.А. Викторова и в книге «Расправа: Прокурорские судьбы». Даже приведенные здесь факты (а они отражают далеко не все элементы сопротивления военных прокуроров произволу Особых отделов НКВД) должны убедить читателя в несостоятельности печатно высказанной точки зрения известных военных юристов Л.М. Заики и В.А. Бобренева. Так, они утверждали в 1990 г.: «Будем реалистами. Мог ли какой-то периферийный прокурор противостоять беззаконию, если сам Главный оправдывал любые способы добытая «органами» нужных им показаний? Нет, конечно»³⁹¹. По-моему мнению, это тот самый реализм, который М.Е. Салтыков-Щедрин характеризовал как «применительно к подлости».

Иное дело, что всякая попытка военных прокуроров выступить против нарушения официально изданных советских законов почти немедленно каралась. Но борьба за соблюдение даже куцей законности нигде и никогда не была легкой. Тем более в Советском Союзе в 1937–1938 гг. Военный прокурор ЗабВО бригвоенюрист Г.Г. Суслов был исключен из рядов ВКП(б) «за систематическое смазывание и прекращение контрреволюционных вредительских дел, за полную бездеятельность в борьбе с вредительством и шпионажем, за потерю классовой бдительности и за связь с врагами народа УСПЕНСКИМ, ШЕСТАКОВЫМ и ЛАВРОВЫМ»³⁹². 23 июля 1937 г. он был арестован особым отделом ЗабВО (санкция военной прокуратуры на арест Суслова была получена лишь через три недели после того, как он уже был арестован). Его пытались обвинить «во вредительстве в области прокурорско-следственной работы». Он упорно сопротивлялся, но в середине ноября у него все-таки вырвали «признательные» показания. Затем уже в ходе предварительного следствия и на суде он от них решительно отказался. Но 2 октября 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно 28 июля 1956 г.³⁹³