1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Французская политика была не менее «эгоистичной» и жульнической, чем британская. Французская армия тоже не планировала наступательных действий против Германии из-за своих пограничных укреплений (линии Мажино) ради предполагаемых союзников: Советского Союза, Польши и Чехословакии, или с целью защитить Австрию.⁹¹ Французские военачальники были бы немало смущены, если бы восточные коллеги поинтересовались их наступательными планами, потому что ни один из них не был достоин даже именоваться таковым. Согласно Гамелену армия была вообще неспособна вести наступательные действия. С другой стороны французский генеральный штаб все время преувеличивал силу немцев, чтобы оправдать свое ничегонеделанье.⁹² «Сосчитай каждого вражеского солдата дважды и избежишь сражения» — можно выразить такую позицию более эпиграмматично. Во французском генеральном штабе не было смело мыслящих и вместе с тем достаточно влиятельных людей, чтобы разорвать этот порочный и бесплодный круг. В высшем командовании было тоже слишком мало способных быстро соображать импровизаторов. Все полагалось делать именно так, как требовал устав, хотя война всегда полна неожиданностей и почти никогда не позволяет генералам организовать все, как оно должно быть.⁹³ Поэтому, когда кто-нибудь вроде Манделя говорил: пользуйтесь для войны с немцами теми инструментами, что у вас в руках, генеральному штабу было нечего ответить. Тем не менее французское правительство и высшее командование ожидали, что союзники вступят в войну, даже если Франция не будет с этим спешить.⁹⁴ Наступательная война рассматривалась как бремя, которое предстояло нести другим. «Война где-то там», говорили французы. Но трудность заключалась в том, что восточные союзники Франции тоже не имели наступательных намерений. Чехословакия планировала в случае франко-германской войны остаться в обороне.⁹⁵ Основные оборонительные усилия Польши были направлены на восток, а не на запад, если не считать 1938 года, когда она стала угрожать Чехословакии из-за своей части пирога, которая уплыла мимо ее рта после Мюнхенского сговора.⁹⁶

«Воевать до последнего француза!» — казалось говорили англичане; «Нет уж, только не мы, — доносилось в ответ из Франции. — Пусть со всем этим справляются чехи, поляки и русские». Кто же тогда собирался воевать с нацистами? Все планировали, что это будет кто-то другой. Во Франции и Британии были слишком сильны настроения «каждый сам за себя», но именно они и подходили лучше всего для гитлеровского плана разделения своих противников, с тем, чтобы потом передушить поодиночке.

Особенно обострились англо-французские разногласия весной и летом 1936 года в связи с Рейнским кризисом, победой Народного фронта на выборах и началом гражданской войны в Испании. Советская помощь испанским республиканцам породила среди консерваторов страхи, что Испания может стать коммунистической. Гитлер постоянно играл на этих страхах, не только помогая испанским фашистам, но и сея разногласия между своими противниками. Британское правительство было полно решимости запретить Франции помогать испанским республиканцам и развивать франко-советское сотрудничество. Оно готово было без колебаний вмешаться во внутреннюю политику Франции, чтоб охладить решимость французов противостоять нацистской Германии. «У нас... есть средства воздействия на французское правительство, — отмечал Сарджент. — Британская поддержка и одобрение до сих пор высоко ценятся во Франции».⁹⁷ С началом испанской войны готовность Сарджента вмешиваться во французские дела только усилилась. «Мы должны быть способны укрепить французское правительство в его усилиях — а если понадобится, то и оказать надлежащее давление — освободиться от коммунистического влияния, как внутреннего так и московского. Если даже на некоторой стадии это будет выглядеть как вмешательство во внутренние дела Франции...» «Не мытьем, так катаньем» Францию должно было удержать от «скатывания в большевизм» под влиянием гражданской войны в Испании...».⁹⁸

В такой обстановке Советский Союз был дополнительным источником англо-французских трений. Даже в 20-е годы французское правительство не хотело портить отношения с британскими тори, становясь слишком дружным с «Советами». И получался некий странный изгиб, являвшийся источником головной боли для некоторых французских политиков: в силу того, что Британия не хотела, чтобы Франция укрепляла свою безопасность, улучшая отношения с Советским Союзом, она не спешила оказывать Франции военную и политическую поддержку, в которой та нуждалась взамен франко-советского сближения.

7