1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Отъезд Кулондра из Москвы следовало бы отметить сердечным франко-советским прощанием, в знак признания постоянной приверженности посла улучшению отношений. Но советские настроения по поводу мюнхенского соглашения отнюдь не способствовали этому. 19 октября «Journal de Moscou» опубликовал еще одну статью, резко осуждавшую мюнхенскую капитуляцию: «Франция потеряла все, даже возможность сказать "кроме чести"». Кулондр счел, что это выходило за всякие рамки и отправился к Потемкину, затем к Литвинову требовать опровержения. Литвинов отказал, заметив, что в свое время не последовало никаких опровержений на все те оскорбительные выпады, которыми французская пресса буквально осыпала Советский Союз. И Литвинов телеграфировал Сурицу: «Я был бы смешон», если бы в Париже появилось хоть одно опровержение. В конце концов он все же высказал Кулондру свои личные сожаления, но отказался опубликовать их.¹¹⁹

Французское и английское правительства, похоже, просто не в состоянии были понять всей глубины советского возмущения по поводу Мюнхена, и зародившейся враждебности, лишь некоторые официальные лица, подобно Кулондру и Ванситтарту реально оценивали происходящее. В англо-французских кругах господствовали настроения от полного презрения к опасности до легкой снисходительности по этому поводу, и они очень мало помогли, когда в 1939 году ощущение огромности нацистской угрозы проникло наконец в головы самых твердолобых даже среди «мюнхенцев».

Мнение британского правительства по поводу Мюнхена, сразу после подписания соглашения, естественно, отражало позицию премьер-министра. В докладе Чилстона из Москвы от 18 октября (в тот же день отослал свой доклад и Кулондр) абсолютно не чувствуется озабоченности или опасений по поводу складывающейся ситуации, посол рассматривает ее как ничем не примечательную. Советское правительство вряд ли денонсирует договор с Францией и едва ли имеет намерения отойти от европейских дел. Признаков возможного советско-германского сближения тоже не наблюдается. Дело Уинтертона Чилстон рассматривал просто как попытку Советов раздуть ажиотаж «теперь, когда опасность миновала». Он также касался сплетен, циркулировавших в среде московского дипкорпуса о возможном будущем Литвинова в свете провала политики коллективной безопасности. Литвинова «после его возвращения [из Женевы] очень мало кто видел, он почти не появляется в наркомате; насколько я понял из сообщений хорошо информированного источника, он каждый день проводит многочасовые консультации со Сталиным и Молотовым в Кремле». Повышенный интерес Чилстона к тому, что может думать Сталин по поводу ситуации, сложившейся после Мюнхена, вполне понятен, «теперь, когда многолетние и неустанные усилия Литвинова по реализации его политики коллективной безопасности против Германии, похоже, по крайней мере на данном этапе, канули бесследно». Однако посол не делает никаких предположений относительно отставки Литвинова: «В настоящее время представляются невозможными не только какие-либо радикальные перемены в ориентации или политике, даже Литвинов, похоже, остается незаменимым; а сам он, видимо, согласен поддержать любую линию Кремля, какой бы она ни оказалась».¹²⁰ Все это очень отличалось от заключений, к которым пришел Кулондр.

Но не все британские официальные лица, министры и политики были так благодушны как Чилстон. Каждый информированный британец знал, что думает по этому поводу Черчилль. Ванситтарт делал все возможное, чтобы заставить Форин офис почувствовать опасность, как делал это уже многие годы. Мюнхенское соглашение просто пугало его: «Мы уже сведены до положения второразрядного государства — да, мы на самом деле опустились до такого положения... И если мы со всей возможной и невозможной скоростью не начнем выбираться из этого положения, то скоро начнем получать военные приказы из Берлина...».¹²¹ Все это не очень сильно отличается от комментариев Литвинова. Выход своему раздражению Ванситтарт дал и в разговоре с Майским по поводу французских «интриг» в Лондоне против Советского Союза. Майский сообщал, что нашел его настроенным очень «античемберленовски» и «готовым, как и прежде сражаться за свою собственную линию». Ванситтарт спросил Майского о будущем советской политики и с облегчением выслушал ответ, что советское правительство не склонно принимать поспешных решений. «Ванситтарт просил нас не "уходить" из Европы, так как это имело бы катастрофические последствия для дела мира и борьбы с агрессорами».¹²²