14 мая Молотов изложил официальную позицию советского правительства. Она вполне согласовалась со взглядами Майского и имела мало общего с мнениями Потемкина и Сурица. В качестве минимума Советы рассматривали трехсторонний пакт о взаимной помощи, гарантии государствам центральной и восточной Европы, включая страны Прибалтики и вполне конкретное военное соглашение. Когда Молотов говорил о гарантиях прибалтийским странам, Сидс «произносил невнятные звуки», барабаня пальцами по бумагам, в которых излагались советские предложения. Британское правительство не хотело включать страны Прибалтики в трехсторонние гарантии из-за их же собственного нежелания. Молотов выслушал вежливо, но своего мнения не изменил.72
Чтобы разъяснить советскую позицию Пайяру, с ним встретился Потемкин. «Англия хочет от нас все, — сказал Потемкин, — не давая нам никаких значительных гарантий взамен. Что, например, случится, если Германия атакует нас через Балтийские страны. Никакой поддержки от Англии мы не получим...» На вопрос о расхождениях между французскими и британскими предложениями Пайяр ответил, что французское правительство выдвинуло собственные предложения, полагая, что британские едва ли будут приняты. Бонне высказывался Сурицу в том же духе, настаивая, что сам он не отступал от своей идеи.73 Британцы, естественно, были раздосадованы тем, что французы выступили с собственными предложениями. «Это шло вразрез с нашими взаимными договоренностями, — жаловался Сидс, — ...ведь очевидно, что когда выдвинуты два в чем-то расходящиеся предложения, только дурак (а русские отнюдь не дураки) не ухватится за более выгодное».74
Итак, советская сторона в лице Молотова имела в мае возможность выбрать два политических пути. Он склонялся к тому, который как бы позволял оставить в силе литвиновские предложения, но тем самым полностью отверг британскую концепцию. Но он игнорировал и предложения Бонне, хотя за основу можно было взять именно их, и уже в процессе трансформировать в нечто близкое по духу первоначальным предложениям Литвинова. Британцы были в оппозиции любой концепции, потому что обе предусматривали создание трехстороннего альянса. Главным препятствием оставался Чемберлен. Галифакс вел себя более гибко, но на него влияли Кадоган и Сарджент, которые выступали против альянса. Ченнон отмечал, что во время Дебатов в палате общин Чемберлен продемонстрировал «свое полное неприятие "болши" и вообще России»; альянс с Советами был «излюбленной схемой левой клики в Форин офисе». Стрэнг, глава центрального департамента, полагал, что Чемберлен противился альянсу из-за того, что это означало бы конец политики умиротворения; он утверждал, что «в номере десятом одни антисоветчики».75 Премьер министр воспрял духом после смещения Литвинова и сам грозил скорее уйти в отставку, чем «подписать [какой-либо] договор с Советами». Даже Корбен склонен был объяснять «сдержанность» британского кабинета его антикоммунистической настроенностью.76
14 мая стало решающим днем в переговорах о формировании антинацистского альянса. Были и другие возможности договориться, но эта представляется наиболее реальной. И она была утрачена; из-за того, что тон в политике (по крайней мере в британской, хотя возможно в неменьшей степени и во французской) задавал антикоммунизм; из-за того, что советское правительство так и не смогло избавиться от глубокого недоверия, которое испытывало к Лондону и Парижу после Мюнхена и других провалов политики коллективной безопасности, происшедших по их вине. Может быть, единственным путем убедить Молотова и его коллег в доброй воле англо-французов была бы отставка Чемберлена, Даладье и Бонне. Но les intentions se jugent aux actes — дела говорят громче слов; и это было аксиомой, которую советское руководство постоянно применяло в оценке своих отношений с Британией и Францией. Отставки и новые лидеры, такие как Черчилль, Мандель и другие, могли бы изменить ситуацию. Но Черчилль пришел лишь много позже, а Мандель не пришел вообще.
Глава ПЯТАЯ
«Эти русские еще доставят нам хлопот»
Оппозиция Невилла Чемберлена альянсу с Советским Союзом была решающим фактором провала трехсторонних переговоров летом 1939 года и внесла немалый вклад в приближение Второй мировой войны. Причем его враждебность и недоверие к Советам сильнее всего проявлялись, когда он позволял себе расслабиться и рассуждал об этом наедине с собой. «Боюсь, что эти русские доставят нам еще немало хлопот», — писал он сестре Хильде 14 мая, в тот самый день, когда Молотов отверг британское предложение об односторонних гарантиях.