1941–1945. Священная война

Он не хныкал, не плакал. Война делает всех взрослее, даже детей. Но все эти трудности не шли в сравнение с постоянным преследовавшим чувством голода, к которому невозможно было привыкнуть, сжиться. Трудно забыть, как загорались наши глаза, когда в класс на перемене после второго урока вносили на подносе небольшую горку черного хлеба, нарезанного на крохотные кусочки. Каждому по четвертушке.

Свою долю хлеба получал и Костик.

С появлением его в классе мы перестали учиться. Баловались с ним на переменках, отвлекались на уроках. Для нас он стал живой игрушкой.

Анна Фоминична сильно переживала из-за этого, но обстоятельства были сильнее ее.

Мы, как и в первом классе, по-прежнему ждали последний урок, если занятия не отменялись по сигналу «Воздушная тревога». Анна Фоминична читала нам новую книгу о жизни Маугли среди зверей английского писателя Киплинга. В классе становилось так тихо, только был слышен ровный негромкий голос Анны Фоминичны. Даже Костик сидел и слушал. Мы снова погружались в сказочный мир и забывали о реально существовавшем, в котором жили.

Шла война, люди терпели лишения, гибли, умирали от голода, но жизнь все равно шла своим чередом и не было силы, которая могла бы ее остановить.

Глава 26. Письмо папе на фронт. Декабрь 1942 г.

Дорогой папа!

Шлю тебе свой привет и массу наилучших пожеланий.

Поздравляю с Новым годом. Папа нас скоро отпустят на каникулы на 10—15 дней. Папа я чувствую себя хорошо. Учусь я тоже хорошо. Юрка все отнимал открытку и говорил, это мне папа прислал. Папа присылай открыток хороших, я альбом сделал, а открыток нет. Папа, мама просит прислать денег, если есть, на молоко.

Привет от дедушки, бабушки, тети Полины, мамы, тети Маруси, Тони, Алика и Юрика.

На передовую.

Вот такое письмо с рисунком послал папе на фронт в конце декабря 1942 года. Он его сохранил.

Написанное карандашом, детским почерком, оно обращает на себя внимание не столько текстом и содержанием, сколько с огромным старанием выполненным рисунком и является большой ценностью как память о войне.

Глава 27. Старший Чувырин

Старшему брату Вали Чувыриной было лет шестнадцать. Тщедушный, низкорослый. Откуда-то у него появилась лошадь и легкие двухместные сани. Раскинувшись на них в длинной овчинной шубе, с кнутом в руке, разъезжал по городу. Предпочитал галоп. По-другому не признавал. Любил крутые повороты, когда забрасывало сани и оглоблями чуть не валило лошадь.

Однажды на повороте сани перевернулись. Он вылез из-под них, поставил на полозья и стал нещадно бить лошадь кнутом, вымещая на ней злобу.

Брату Чувыриной нравилась наша Тоня Давыдова. И этому не приходилось удивляться. Ребята в классе были влюблены в нее одну, но об этом предпочитали молчать и свою любовь к ней прятать глубоко в сердце. А было нам в то время по 10—11 лет.

Перед окончанием последнего урока, он подъезжал за ними к школе, выходил из саней и с кнутом в руке прохаживал взад-вперед. Стоило лошади начать бить копытом или двинуться, тут же следовал грубый окрик «Стоять, падла!», сопровождаемый ударами кнута. Лошадь замирала, испугано тараща и водя по сторонам глазами.

Как хотелось подойти к ней и погладить ее, но кое-кто из класса за это уже успел испытать на себе силу его кнута. Брат Чувыриной не церемонился.

Валя и Тоня усаживались в сани, брат между ними, резкий удар кнута и окрик. Лошадь мгновенно срывалась с места, переходила на галоп, широко разбрасывая задние копыта.

Тоня жила в следующем за Анной Фоминичной доме.

Это продолжалось месяца полтора. А потом брат Чувыриной неожиданно пропал, как и появился. Валя несколько дней отсутствовала. Пришла похудевшая, осунувшаяся. Мы уже знали, что ее брата убили.

Глава 28. Письмо с фронта от 28.02.43