1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера?

В своей книге «22 июня. Анатомия катастрофы» М. Солонин сообщает интересный факт: по воспоминаниям многих офицеров Западного фронта, приказ распечатать «красные пакеты» был получен штабами их соединений уже в 2.00 в ночь с 21 на 22 июня 1941 года. Выходит, это произошло, пока Сталин мирно спал на своей даче.Насколько я понимаю, «вскрытие» (которое, в частности, произвели в самых мощных мехкорпусах Красной Армии – 6-м и 4-м) могло произойти по инициативе командующих Западным и Юго-Западными фронтами. Напомню, что именно это – передать в округа короткое условное слово и поднять войска по тревоге – Сталин, если верить Жукову, запретил делать Генштабу и Наркомату обороны примерно в 22.00накануне вечером. И запретил именно потому, что это означало бы немедленное начало агрессии против Германии. В таком случае, несанкционированное ознакомление с содержимым «красных пакетов», в которых находились исключительно наступательные планы, являлось бы страшным преступлением, караемым в сталинском СССР расстрелом. И если на такое всё же могли отважиться (и отважились) многие краскомы в обстановке уже начавшейся войны, то лично я не верю в то, что Павлов, Кирпонос или любой другой представитель высшего командного звена РККА (а тем более командир полка или дивизии) мог бы решиться на подобный шаг до начала германского нападения, когда бомбы ещё не рвались, а пушки молчали.

Более вероятной мне кажется иная возможность: ещё до того, как Иосиф Виссарионыч лёг спать, часть соединений приграничных округов всё же получила долгожданный приказ вскрыть «красные пакеты» и начать действовать в рамках давно спланированной наступательной операции. Если исходить из этого предположения, то действия 6-го мехкорпуса Хацкилевича, проведшего утром 22 июня, не дожидаясь указаний из Москвы, разведку «по Варшавскому шоссе на запад», становятся абсолютно понятными и логичными. Но об этих загадочных событиях, происходивших в «самую короткую ночь» в якобы ничего не подозревавших западных военных округах СССР, я предлагаю поговорить чуть позже...

Около 4.00 утра– когда из приграничных округов были получены сведения о таки состоявшемся авиационном и артиллерийском нападении немцев – Жуков с трудом дозвонилсядо крепко спавшего вождя. Тот отреагировал на неприятное известие «молчанием»: видно, пытался сообразить, что же «не связалось» в процессе выполнения его планов... Затем он поехал в Кремль и приказал вызвать туда же членов Политбюро, которые и явились к нему в 5.45 утра. Думаете, Сталин наконец поверил в нападение? Ничего подобного!

Э. Радзинский приводит свидетельство Я. Чадаева, бывшего тогда управляющим делами Совнаркома и имевшего разрешение Сталина записывать детали происходящего: «На рассвете у Сталина были собраны члены Политбюро плюс Тимошенко и Жуков. Докладывал Тимошенко: «Нападение немцев следует считать свершившимся фактом, противник разбомбил основные аэродромы, порты, крупные железнодорожные узлы связи...» Затем Сталин начал говорить, говорил медленно, подыскивая слова, иногда голос прерывала спазма. Когда он закончил, молчали все и молчал он. Наконец, он подошёл к Молотову: « Надо ещё раз связаться с Берлином и позвонить в посольство». «Он, – резюмирует Радзинский, – ещё цепляется за надежду: а может, всё-таки провокация?» («Сталин. Жизнь и смерть», с. 494). А чего он, собственно, всё цеплялся за эту самую надежду – даже после того, как военные (с плохо скрытым укором) уже объявили: «свершившийся факт»?! Далее последовала встреча Молотова с не менее потрясённым таки начавшейся войной послом Шуленбургом. Прощаясь с германским послом, «большевик номер два» растерянно промямлил: «Мы этого не заслужили». Чадаев свидетельствует: «После беседы с Шуленбургом Молотов вернулся в кабинет и сказал: «Германское правительство объявило нам войну». Это вызвало замешательство среди членов Политбюро» (там же, с. 495). Заметим, что «изумлёнными», «сражёнными» и «потрясёнными» оказались люди, которые накануне всю субботу вместе со своим предводителем утверждали создание фронтов и готовились к выезду в районы предстоявшей «крупной операции». «Было решено, – писал Чадаев, – войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили границу. До особого распоряжения границу не переходить.Авиации нанести бомбовый удар по войскам и по территории, занятой противником...» В этот первый день все были настроены довольно оптимистически, верили, что это лишь кратковременная авантюра с близким провалом» (там же). Видимо поэтому и отдавались весьма решительные и далёкие от новой реальности приказы.