1941. Разгром Западного фронта

Вывод: в районе Гродно (в широком смысле — от Граево до Скиделя) могло быть задействовано 22–25 июня только официально до 50–80 танков и самоходных артустановок противника. Сколько неофициально, история умалчивает. Часть из них была 22–23 июня подбита (в том числе артиллерией стрелковых дивизий), и, возможно, не все они были введены в строй, так что танкистам Хацкилевича противостояло сравнительно небольшое число бронеединии. Поэтому, с учетом всего вышесказанного, утверждение В. А. Анфилова, что «немецкие танки не приняли боя и поспешно отошли», совершенно верно. Положите на одну чашку весов 20–30 (пусть даже все 80) немецких танков, а на другую — только Т-34 и КВ 352 единицы. Тут не просто отходить, тут удирать надо. И удирали. Только были это не части из 3-й ТГр, а приданные пехоте отдельные подразделения. Их воздействие на советские бронетанковые войска оказалось настолько незначительным, что командир 7-й ТД генерал-майор танковых войск С. В. Борзилов вообразил, что у немцев крупных мотомеханизированных соединений нет вообще. В докладе от 28 июля 1941 г. он написал: «За период боевых действий против танковых частей германской армии с 22 по 30.6.41 я не видел крупного применения танков». И далее: «…на данном этапе немцами крупные танковые соединения (масштаб танковой дивизии) не используются… опыт войны с 22 по 30.6.41 г. показал: тактика использования танков германской армией — главным образом мелкими подразделениями во взаимодействии с другими родами войск, следовательно, нет необходимости создавать крупные механизированные соединения, достаточно иметь танковые дивизии и отдельные танковые полки. Этого вполне достаточно для уничтожения танковых войск противника». Конечно, генерал ошибся. Но тогда, в июне, действительно не стоило бросать мехкорпус в атаки на непрорванную немецкую оборону, без огневой поддержки, без пехоты и при отсутствии воздушного прикрытия. Нужно было снять с второстепенных направлений стрелковые части (из 2, 8 и 13-й дивизий) и перебросить их под Гродно, снабдить артполки боеприпасами, а танков хватило бы и двух полков. И действия одного-единственного Т-34, удачно избежавшего атак с воздуха и сумевшего нанести серьезный урон противнику, неплохо это подтверждают.

«Нам пришлось вести бой самостоятельно в отрыве от своего батальона, не зная обстановки, поставленной задачи, установленных сигналов радиосвязи. Все это произошло потому, что вместе с танком младшего лейтенанта Носкова были назначены в разведдозор». В ходе разведки экипажи подъехали к переезду на железном перегоне Белосток — Гродно. За переездом был лес, и там гремела канонада: шел бой. Танк Носкова двинулся к лесу, машина Бородина осталась у железнодорожной будки. Прошло полчаса, Носков не вернулся. И вдруг тридцатьчетверка один за другим получила в борт два попадания снарядов. Быстро развернув башню, лейтенант Бородин увидел среди небольших деревьев два вражеских танка, из которых один разворачивался. Пятью снарядами танки противника были подбиты и подожжены.

Въехав в лес, танкисты встретили там тыловиков, от которых узнали, что впереди идет танковый бой. «Мы направились туда. Выехав из леса, смотрю и не могу понять, что здесь творится. Вся местность, насколько она просматривалась, была в шлейфах клубящейся пыли, которые тянулись вслед за двигающимися танками. Сквозь серый пылевой туман вверх поднимались султаны черного дыма. На этом фоне сверкали вспышки выстрелов, разрывы снарядов. Все это ошеломило и меня, и экипаж. А механик-водитель остановил без моей команды танк. Я приказал ему ехать вперед и пристраиваться к нашим танкам. Сам всматриваюсь в поле боя, хочу хоть немного разобраться в происходящем. В это время механик-водитель крикнул, что впереди и немного правее, метрах в 400, фашистский танк. Нашел, поймал в прицел, а он то вправо, то влево, без конца меняет направление, не дает удержать точку наведения. Наконец даю несколько безрезультатных выстрелов на ходу. А он, послав в нас 2–3 и тоже безрезультатно, скрылся в очередном шлейфе пыли, потянув такой же за собой».