1945. Год победы

«Другой раз ночью к нам ворвался целый отряд, тогда нас повалили на пол, было темно и холодно, вокруг стреляли. В памяти осталась картина: вокруг меня сидят на корточках восемь-десять русских солдат, и каждый по очереди ложится на меня. Они установили норму — сколько минут на каждого. Смотрели на наручные часы, то и дело зажигали спички, у одного даже была зажигалка — следили за временем. Поторапливали друг друга. Один спросил: «Добре робота?»

Я лежала не двигаясь. Думала, не выживу. Конечно, от этого не умирают. Если только не ломается позвоночник, но и тогда умираешь не сразу…

Русские люди были невероятно смелые, они ни во что не ставили боль и страх. С русскими никогда ничего нельзя было предвидеть, предугадать; удивительно, как с их неорганизованностью у них что-то вообще получалось. Если они уходили, то никогда не прощались, а попросту исчезали. Возвращаясь, они приветствовали нас с невероятной радостью, громкими криками, подхватывали, подбрасывали в воздух, словно встретили самых близких и родных людей. Они были люди с добрым сердцем, но невероятно дикие. Прежде всего мы научились у них ругательствам. «Ёб твою мать» — вот была первая настоящая русская фраза…

Часы вообще — да, их они искали везде и всюду. Думаю, после ухода советских войск во всей Венгрии почти не осталось часов…

Мы вывели или думали, что вывели, закономерность: после каждого крупного боя или после того, как деревню отбивали у противника, следовали три дня дозволенного мародерства. Свобода грабить и насиловать. Потом вступал в силу запрет: говорили, что за доказанное изнасилование солдата могли расстрелять».

Тыловики со спокойной совестью пользовались своим положением в окуппированной стране:

«Я пошла к русским и попросила у них кувшин молока.

Цену я знала: за крынку молока пришлось расплачиваться своим телом.

Потом я пошла в дом священника, наше последнее жилище: хотела принести оттуда матрас, потому что дверь была тяжелая и понемногу отсырела. Здоровье Мами все ухудшалось. За матрас тоже надо было расплатиться натурой. Офицер согласился: если я с ним лягу, могу забрать матрас (который нам же и принадлежал). Со мной был и Филике, все произошло в том самом подвале с картошкой.

Немного картошки еще оставалось на полу, и я лежала на ней, не шевелясь. Пожалуйста!

Русский офицер тем временем зажег спичку, сначала потрогал пальцем мои глаза — открыты ли. Убедившись в этом, приступил к делу. Было немного больно. Но так как я все равно не пошевелилась, не вскрикнула, он зажег еще одну спичку — посмотреть, живали я. Покачал головой.

Большого удовлетворения я, должно быть, ему не доставила. Но когда я начала собираться, чтобы унести матрас, он прислал в подвал своего ординарца, который тоже мной попользовался.

Тогда я не подумала, почему он прислал и ординарца. Сейчас мне кажется, что они демократичнее, чем наши офицеры. Или венгерский офицер тоже поделился бы мной со своим ординарцем?..

На войне человек становится страшен и непостижим».

Венгрия, кажется, была единственной страной, воевавшей и с Советским Союзом, и с Германией одновременно.

21 декабря 1944 года, с разрешения Кремля, в Дебрецене собрались делегаты Временного Национального собрания, избравшие, под возгласы «Да здравствует маршал Сталин!», Временное правительство во главе с генералом Белой Миклошом, бывшим командующим 1-й венгерской армией, перебежавшим к русским после ареста Хорти. Естественно, главную скрипку играли коммунисты-коминтерновцы, «представители венгерской демократической эмиграции». 28 декабря Временное правительство, «осуществляя волю венгерского народа», денонсировало все договоры, заключенные с Германией, и объявило ей войну. 20 января 1945 года в Кремле было подписано соглашение о перемирии между СССР, Англией и США — с одной стороны и Венгрией — с другой. По этому соглашению Венгрия обязалась выставить для участия в войне против гитлеровской Германии не менее восьми пехотных дивизий. Вот только выставлять было нечего: среди офицеров отсутствовали коммунисты, и даже унтера, как на подбор, оказывались по своей сути «фашистами». Новая армия получалась какая-то «реакционная» и неподконтрольная ЦК ВКП; во второй половине марта она состояла из одной пехотной дивизии.