1956. Венгрия глазами очевидца

На фоне оптимистических общественных ожиданий коммунист-прагматик Янош Кадар выдвигает свой знаменитый программный лозунг «Кто не против нас, тот с нами», провозглашавший национальное единство, согласие и примирение на определенной компромиссной платформе. Компромисс был взаимным — власти требовали от граждан минимума конформизма, отказа от политической активности (которая легко могла стать оппозиционной) и соблюдения ряда табу в обмен не только на гарантированный растущий достаток, но и право неплохо зарабатывать. Известный бухаринский лозунг 1920-х годов «Обогащайтесь!» получил наиболее законченное воплощение в условиях реального социализма именно в кадаровской Венгрии. Венгерское общество, уставшее от материальных лишений и духовных травм минувших десятилетий, заинтересованное в стабильности и спокойствии, готово было принять эти правила игры: политическая активность сознательно приносилась большинством граждан в жертву растущему материальному благополучию.

Убеждаясь в прочности «социалистических завоеваний» в кадаровской Венгрии, Москва, в свою очередь, была готова предоставить лидеру ВСРП больше простора во внутренней политике. Воспользовавшись этим, Кадар в 1968 году приступил к реформе экономического механизма. Реформа предполагала расширение самостоятельности предприятий, предоставление некоторого простора частной инициативе, более широкое применение материальных стимулов в экономике, которым Кадар и его команда всегда отдавали предпочтение перед любыми другими стимулами. Показательны в этой связи программные высказывания Кадара о «естественном праве людей завтра жить лучше, чем сегодня», и о том, что «народ существует не для того, чтобы опробовать на нем марксизм». Венгерский лидер надеялся, что реализация его реформаторских планов придаст свежие силы венгерскому социализму. Но события развивались иначе, чем он хотел. Верный своим обязательствам перед союзниками по Организации Варшавского договора, Кадар в августе 1968 года согласился с участием Венгрии в подавлении Пражской весны. При этом он надеялся на спасение собственной реформы. Вслед за ноябрем 1956 года август 1968 года не только стал новой демонстрацией прочности биполярной ялтинско-потсдамской системы, он еще раз напомнил венграм об ограниченном суверенитете их государства в условиях его принадлежности к советскому блоку. Попытка же спасти реформы ценой такого компромисса не удалась, они были свернуты как в результате внутренних трудностей и противоречий, так и вследствие не прекращавшегося советского давления. И в этом заключалась новая жизненная драма Яноша Кадара.

Как бы то ни было, в 1970-е годы Янош Кадар, умеренный коммунист-прагматик, персонифицировавший собой относительно благополучную социалистическую страну, ставшую на какое-то время витриной советского блока, был довольно популярен в мире, на Западе о нем писали как о политике, которому надолго удалось примирить общество с коммунистическим режимом в своей стране. Западное общественное мнение, и не только левое, было зачастую склонно идеализировать венгерского лидера. Так, казнь Имре Надя приписывали почти исключительно давлению Москвы, и только в начале нынешнего века наступила пора демифологизации (кстати, в скобках заметим, что реальная роль Кадара в репрессиях конца 1950-х годов несколько смазывается и в воспоминаниях B.C. Байкова). Как явствует из опубликованной в это время записи заседания Президиума ЦК КПСС от 5 февраля 1958 года, Кадару в совершенно недвусмысленной форме предлагалось проявить не только твердость, но и великодушие — не доводить суд над Имре Надем до смертного приговора. Дело было, впрочем, как представляется, не в гуманизме советских лидеров, а в том, что смертный приговор испортил бы на Западе впечатление от советских мирных инициатив. В действиях же Кадара была своя логика, он ослушался тогда Москву, и не только под давлением собственных сталинистов, которых жестким приговором Имре Надю он навсегда разоружил. Имре Надь, отказавшийся признать новую власть, самим своим существованием воплощал живую политическую альтернативу и напоминал бы до конца своих дней венгерской нации о нелигитимности прихода Кадара к власти. В силу этого он был крайне неудобен для наиболее либерального и просвещенного из коммунистических диктаторов Восточной Европы.