1968. Год, который встряхнул мир

Сапата остался верен своей цели — проведению земельной реформы. Местных лидеров, проявлявших подобную несговорчивость, обычно можно было подкупить. Но Сапата не брал денег и не шел на компромисс. В его организацию проник двойной агент, которому было разрешено совершить несколько вероломных нападений, убив при этом множество солдат, чтобы доказать Сапате свою «подлинность». Когда тот поверил ему, агент привел Сапату — выглядевшего, как всегда, великолепно в черной одежде и восседавшего на гнедой лошади — под дула шестисот армейских винтовок, не замедливших открыть огонь. Погибший революционер стал для своего времени фигурой наподобие Че — молодо выглядящего парня, чей образ попал на плакаты и был использован правительством, которое предпочло убить его, нежели воплотить в жизнь его революционные идеи.

Убийства в Мексике продолжались. Их было столько, что с 1910-го по 1920 год население страны уменьшилось на несколько сотен тысяч человек. В ноябре 1920-го однорукий Обрегон стал президентом. Он узаконил все имевшие место конфискации земель, сделав то, что отказался сделать Карранса. Этот шаг, вкупе с поимкой человека, организовавшего убийство Сапаты, позволил ему наконец заключить мир с войсками Сапаты в провинции Морелос, хотя большая часть земель досталась генералам, а бедняки получили лишь небольшие участки. Вилья был куплен и согласился провести остаток своих дней с комфортом в качестве хозяина поместья. Однако в 1923 году друзья и члены семей тех, кого он убивал и насиловал много лет, застрелили его, когда он проезжал в своем новом автомобиле.

Некоторых можно было купить, а некоторых надо было убить. Именно таким путем стали действовать в Мексике. «Никакой генерал не сможет выдержать канонаду в сто тысяч песо», — сказал однажды Обрегон. К1924 году четверть национального бюджета уходила на выплаты генералам. Однако многие другие «генералы», местные предводители, были уничтожены вместе с вооруженными бандами своих последователей.

Система, которую установило правительство (в ее основу легла Конституция 1917 года), имела своей первоочередной целью не демократию, но стабильность. В 1928 году Мексика едва не соскользнула вновь в пучину революции. Обрегон выдвинул свою кандидатуру на безальтернативных выборах и выиграл «гонку». Он стал бы диктатором, если бы не артист, который, исполняя в скетче роль президента, выхватил пистолет и застрелил его. Убийца был немедленно схвачен и растерзан.

Казалось, что смена президентов всегда будет угрожать национальной стабильности. Решением этой проблемы для Мексики стала НРП (Национальная революционная партия), сформированная в 1929 году. С помощью этого института квалифицированный кандидат в президенты мог быть избран и представлен общественности. В течение шести лет президент пользовался почти неограниченной властью. Но он не имел права отдавать территорию другому государству, конфисковать землю у коренных жителей и переизбираться на второй срок. Во время Второй мировой войны, желая выглядеть более стабильно и демократично, НРП изменила свое название, благодаря чему и возник уникальный мексиканский парадокс: она стала именоваться Институционной революционной партией (ИРП).

Именно такой и стала Мексика. То была не демократия, но «учредительная»... революция, боявшаяся революционных изменений. ИРП подкупала или убивала лидеров-аграриев, на словах восхваляя Сапату, проводила как можно меньше реформ. Она подкупала профсоюзы, пока они не стали частью ИРП. Она подкупала прессу, подкупая газеты одну за другой, пока не установила над ней полный контроль. ИРП не применяла насилия. Она пыталась действовать методами кооптации. Лишь в тех редких ситуациях, когда они не срабатывали, она прибегала к убийству.

В 1964 году ИРП выбрала бывшего министра внутренних дел Густаво Диаса Ордаса следующим президентом. Из всех возможных кандидатов он придерживался наиболее консервативных взглядов. Занимая пост министра внутренних дел, он сумел установить необычайно хорошие отношения с США. Казалось, что он будет наилучшим из возможных руководителей страны в течение опасных 60-х.

Диас Ордас очень хотел показать положительные черты Мексики. То был один из лучших моментов с точки зрения экономического развития: ежегодный прирост национального дохода колебался между 5% и 6%, а в 1967 году он составил даже 7%. В январе 1968 года «Нью-Йорк тайме» сообщала: «Постоянный экономический рост в рамках политической и финансовой стабильности выделил Мексику среди главных стран Латинской Америки». Из слов Октавио Паса, писавшего об этом периоде, возникает ощущение скептицизма по отношению к происходящему: «Экономика страны достигла такого прогресса, что экономисты и социологи упоминали Мексику в качестве примера для других слаборазвитых стран».