1968 (май 2008)

При разговоре о героях оттепели и о ее разгроме обязательно вспоминают тесную дружбу отечественных деятелей культуры с восточноевропейскими идеологами, их любовь к Дубчеку, Шику и Млынаржу, стихи «Танки идут по Праге» и протестные письма, подписанные лучшими из шестидесятников, - но умалчивают о том, что расхождений с Пражской весной у этих шестидесятников было не меньше, а то и больше, чем с французскими хунвейбинами, строившими баррикады под стенами Сорбонны. Советский проект был по-своему интересней и благородней, чем оба этих квазиреволюционных движения - вероятно, потому, что значительней и гуманней была породившая его культура. Собственно, уже и русский авангард начала века, часто называемый «революционным», имел не столько политические, сколько эстетические амбиции; Маяковский желал победы в литературных и художнических спорах, а не насаждения его лирики в школьных хрестоматиях и уж подавно не репрессий для несогласных. Призывы «Стар? Убивать! На пепельницы черепа!» - имеют не большее отношение к реальности, чем его же признание «Я люблю смотреть, как умирают дети». Строго говоря, русский авангард уже хлебнул политики и понимал, чем это кончается. Теперь он исповедовал другую веру - знаменосцем этой веры был Андрей Синявский с его идеей чистого искусства, наиболее внятно сформулированной в статье «Что такое социалистический реализм», а впоследствии в «Прогулках с Пушкиным». Долой прикладное отношение к искусству. Россия - слишком великая и умная страна, чтобы давить ее казарменным социализмом, а ее культуру - соцреализмом. По сути, объединенные крепкой дружбой и проверенным взаимопониманием интеллектуалы и художники шестидесятых мечтали о великой технократии, представленной неомарксистами из числа молодых идеологов, физиками, кующими щит для Родины и открывающими ей новые источники энергии, и поэтами, несущими в массы идеи Прекрасного. Вся эта модель была подробно проработана и с наибольшей полнотой реализована в прозе Стругацких первого периода - от «Полдня» и «Далекой Радуги» до «Попытки к бегству».

Самое удивительное, что физики искренне разделяли эту утопию. Более того - большинство политических текстов Сахарова исходят именно из этой посылки, пусть не всегда явственно прописанной, и дружба Сахарова с Галичем была отнюдь не случайной - что уж говорить о регулярных поездках Вознесенского в Дубну! Героем шестидесятых был гений в ковбойке, списанный с Ландау, который, кстати, общество литераторов едва ли не предпочитал обществу физиков. Споры о физике и лирике, идиотический лозунг «И в космосе нужна ветка сирени!», публицистическая статья Эренбурга «Ответ на одно письмо» (в порядке полемики с инженером Полетаевым, на чьей внучке я был когда-то женат) - никоим образом не пошатнули этого физико-лирического союза: так шла выработка общего языка. После роммовских «Девяти дней одного года» не могла не возникнуть травестийная версия того же персонажа - Шурика, другого героя науки, современного Паганеля; но именно за Шуриком будущее. Вознесенский, которого я, пользуясь случаем, горячо поздравляю с 75-летием, был главным провозвестником этого научно-культурного сближения:

И где-то над циклотроном
загадочный, как астроном,
сияя румяной физией,
считая свои дробя,
Вадик Клименко, физик,
вслушивается в тебя.
Он, как штангист, добродушен,
но Вадика не тревожь -
полет звездопадов душных,
расчет городов и рощ
дрожит часовым механизмом
в руке его здоровенной -
не шизики -
а физики
герои нашего времени!…

С идеологической стороны все это обеспечивали и прикрывали люди типа Федора Бурлацкого и Лена Карпинского, молодые референты партийных бонз, которые тоже были, между прочим, изрядными прагматиками. И если бы жена Андропова не сошла с ума от страха во время венгерских событий - как знать, может, он и к Праге отнесся бы спокойней, и не было бы никаких танков, и удалось бы спокойно распустить соцлагерь… хотя все это маловероятно. Дело ведь в том, что советский утопический, но вполне (по нашим безумным условиям) осуществимый проект с его интеллократией был погублен именно Прагой, распадом соцлагеря - как перестройка оказалась загублена распадом СССР.

Работая над биографией Окуджавы, я обратил внимание на любопытный момент, прежде, кажется, исследователей не привлекавший. Окуджава впервые опубликовал «Прощание с Варшавой», посвященное Агнешке Осецкой, под названием «Прощание с Польшей» и с двумя строфами, которых в песенном варианте нет. Не перепечатывал он их и в авторских сборниках. Но в «Дне поэзии-66» они наличествуют, и я воспроизведу их. После канонического текста «Сражаться за свободу в свои шестнадцать лет» сначала следовало: