1972. СОЮЗ нерушимый

– Да, спасибо! – кивнул Борис – Может и правда что-то изменится? Вы были правы – мы разуверились. Сами видели, что происходило при Брежневе. Застой, безнадега, и никакого просвета. Ну какой тогда позитив? А если будут перемены…в общем, посмотрим.

Мы сидели еще около часа. Банкет закончился далеко за полночь. Вернее, не закончился – кто хотел, остались допивать и доедать, но это уже самые стойкие. Часть присутствующих на банкете отвели в их комнаты – сами они идти практически не могли. Когда мы с Ольгой вышли на воздух, сытые и усталые, ко мне вдруг подошел тот самый старшина, с которым у нас возник конфликт на входе. Он помялся секунды две, потом попросил:

– Можно с вами поговорить? Я извиниться хочу…ну…за то, что вас не узнал. И что вашего секретаря задел. Простите!

Я хмыкнул, пожал плечами:

– Ты чего, старшина? За что извиняться? Да у меня к тебе никаких претензий! Перестань! Ну нес службу, да. Не узнал – и чего? Я сам себя по утрам бывает не узнаю. А в последний год я все больше бородатым ходил. Так посмеялись, да и забыли! Не беспокойся – если думаешь, что я жаловаться побегу – даже и не думай. Боже упаси стучать! Лучше идти поешь, выпей – у тебя служба уже заканчивается. Нина Викторовна! Угостите старшину, голодный небось! Ну, все, давай! Шагай, старшина! Удачи тебе по службе и по жизни!

Старшина ушел с Ниной Викторовной, успокоенный и довольный, а ко мне тут же подошел Ефремов. Он был мрачен, и я ждал, что сейчас он мне выговорит «за все хорошее». Иван Антонович настоящий коммунист, а еще, как ни странно, на мой взгляд – трансгуманист. Наука – как средство улучшения жизни человека, освобождение его от страданий, избавление от старости и смерти.

– Извините, Михаил Семенович…мне показалось, что вы и правда знаете дату моей смерти. Прошу вас, скажите. Что, недолго мне осталось?

Я помолчал, посмотрел в глаза писателю, которого бесконечно уважал, вздохнул:

– В этом году. 5 октября. Очередной сердечный приступ. Если не займетесь лечением – все так и будет. Сколько проживете после лечения – я не знаю. Но может и еще несколько лет. Вполне вероятно. Слишком уж вы износили себя. Мне очень жаль, Иван Антонович…очень.

Мы помолчали, я не знал, что еще сказать. Ефремов думал о чем-то своем. Потом он неожиданно выдал:

– А я согласен с вами насчет информационного поля. Так все и есть. Вы же сам писатель, знаете, это чувство, когда будто кто-то пишет вашими руками? Текст выходит свободно и легко так, как если бы его нашептывали на ухо. Я уверен – это и есть подключение к информационному полю. Когда я писал рассказал об алмазах в Якутии – я именно так и писал. И потом оказалось – угадал, раскрыл государственную тайну. Мне тогда крепко досталось, нервы потрепали…

– Да, я знаю такое чувство – усмехнулся я – Оно у меня частенько бывало. Кстати – и Булгаков об этом говорил – когда он писал «Мастера и Маргариту» – будто кто-то водил его рукой.

– Спасибо, Михаил Семенович – Ефремов протянул мне руку – надеюсь, мы еще увидимся. Ну а если…не увидимся, то…так тому и быть. Встретимся в информационном поле Земли!

– Встретимся… – вздохнул я, и подумал, что возможно это будет очень нескоро. Интересно, сколько я проживу в этом мире? Может я вообще вечен, как Агасфер? Всегда думал – как бы я жил, если бы знал, что буду вечно молод? Знал, что проживу тысячу лет? Хочется заглянуть за горизонт, посмотреть, что же там, вдалеке!

– Ну что, прощаемся? – услышал я знакомый хриплый голос.

Высоцкий. Он весь вечер был тих и мрачен, не участвовал в разговорах, только ел и пил. Больше – пил. Выпил очень много, но на нем это никак не отразилось. Ну…почти не отразилось. Стоял он твердо, не шатался, только речь немного замедлилась, да глаза неестественно блестели.

– Я обещал тебя вылечить – говорю легко, как бы между прочим – Ты согласен?

– Обещал? – теряется Высоцкий, и недоуменно смотрит мне в глаза. Потом морщит лоб, и неуверенно, как-то растерянно говорит – Да, обещал. А ты…правда можешь? Ну это…излечить? Закодировать, как сейчас говорят.

– Могу…наверное – усмехаюсь я – Только учти: после лечения ты не сможет употребить ни спиртное, ни наркоту. Ни в каком виде не сможешь спиртное – даже в конфетах. А если попробуешь наркотики…лучше не надо. Будет очень плохо. Можешь даже умереть.

– Даже так? – удивляется Высоцкий, и я буквально чувствую, как «шестеренки» в его голове начинают крутиться, скрежетать, выталкивая из глубин мозга решение.

– Так – киваю я, надеясь, что это именно так. Зина научила меня методике гипноза, погружения в сознание, но…я не особо этим пользовался. Вернее – практически не пользовался. Устраивал несколько сеансов гипноза на больных психлечебницы, в которой она работала, и у меня получалось. Но чтобы вот так, с обычным человеком… Впрочем – у меня есть еще иглоукалывание, и это дополнительный фактор, способствующий успеху.

– А когда? – задумчиво прикидывает что-то Высоцкий.