1974: Сезон в аду

— Слушай, открой дверь, — сказал он. — Я не собираюсь стоять тут под этой мочой.

Он вырвал из блокнота насквозь промокший листок, на котором пытался что-то написать, и скомкал его.

— Я не могу, — сказал я.

Длинный перестал улыбаться.

— Сможешь, мать твою, и откроешь.

— Замок захлопнулся, а у нас нет ключа.

— Ты что, Дедушка Мороз, что ли? Как ты, мать твою, туда вошел?

Я рискнул:

— Нас впустили.

— Ты перестань жопой-то вертеть. Кто вас туда впустил?

— Адвокат семьи Голдторп, — сказал Келли.

— Какой еще адвокат?

Я старался выглядеть раздраженным:

— Эдвард Клэй и Сын, Таунгейт, Понтефракт.

— Умник гребаный. — Длинный сплюнул.

— Эй, ты случайно не родственник Джонни Келли, а? — спросил короткий, возвращая удостоверения.

— Он мой троюродный брат.

— Вы, ирландцы гребаные, плодитесь как кролики, мать вашу.

— Я слышал, он смылся? Сделал ноги?

— Не знаю, — просто сказал Келли.

Длинный кивнул в сторону дороги:

— Давай вали к чертям собачьим и смотри, чтоб он нашелся к следующему воскресенью.

— А ты стой тут, Санта, — сказал короткий, ткнув меня в грудь.

Келли обернулся. Я бросил ему ключи от «вивы». Он втянул голову в плечи в побежал трусцой к машине, оставив нас троих стоять у задней двери под проливным дождем. С крыши бунгало потоком лилась вода. Мы слушали лай Гамлета и ждали, кто первый заговорит.

Короткий не торопясь убрал свой блокнот. Длинный снял перчатки, размял пальцы, щелкнул костяшками и надел перчатки снова. Я покачивался на каблуках, держа руки в карманах. Капли дождя стекали у меня с носа.

Прошла еще пара таких дерьмовых минут, и я сказал:

— Ну так в чем дело-то?

Внезапно длинный выкинул руки вперед и толкнул меня к двери. Одной рукой в перчатке он схватил меня за горло, другой вмял мое лицо в краску. Ноги мои не доставали до земли.

— Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться, — прошептал он мне в ухо.

— Это невежливо, — зашипел короткий, стоя на цыпочках в дюйме от моего лица.

Я ждал, напрягши живот и приготовившись к удару.

Чья-то рука накрыла мои яйца, нежно их поглаживая.

— Тебе надо бы найти себе какое-нибудь хобби.

Короткий сжал руку на моих яйцах.

— Можно, например, за птицами наблюдать. А что — хорошее, тихое занятие.

Палец надавил через ткань моих брюк и воткнулся в задний проход.

Мне захотелось блевануть.

— Или увлечься фотографией. — Он отпустил мои яйца, поцеловал меня в щеку и пошел прочь, насвистывая рождественскую песенку.

Гамлет снова принялся лаять. Длинный еще сильнее придавил мое лицо к двери.

— И помни: Большой Брат наблюдает за тобой.

Машина посигналила. Он уронил меня на землю.

— Всегда.

Еще один гудок. Я, стоя на коленях под дождем и кашляя, смотрел, как ботинки со стальными носами спустились по дорожке и забрались в полицейскую машину.

Покрышки повернулись, затем и ботинки и машина скрылись из виду.

Я услышал, как открылась дверь, и лай Гамлета стал громче.

Я поднялся на ноги и побежал через Клоуз, держась за яйца и растирая шею.

— Мистер Данфорд, мистер Данфорд! — закричала Энид Шеард.

Келли уже завел двигатель «вивы». Я открыл пассажирскую дверь и прыгнул внутрь.

— Е-мое, — сказал Келли, нажимая на газ.

Я обернулся — шея и яйца все еще горели — и увидел Энид Шеард, вопящую, как черт, на весь Уилман Клоуз.

— «Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться».

Келли смотрел на шоссе.

— Знаешь, а это не такой плохой совет.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, зная, что он имел в виду.

— Я вчера вечером с Полой разговаривал. Она, знаешь ли, не очень хорошо себя чувствует.

— Я знаю. Мне очень жаль, — сказал я, держа взгляд на машине, едущей впереди, думая, почему он ждал до сих пор.

— Мог бы меня сначала спросить.

— Я не знал. Это была идея Барри, а не моя.

— Не говори так, Эдди. Это неправда.

— Нет, правда. Я и понятия не имел, что вы родственники, я…

— Ты делал свою работу, я знаю. Просто, понимаешь, дело в том, что никто из нас после этого толком не оправился. И тут еще эта история с другой девочкой. Как напоминание.

— Я знаю.

— Плюс еще эта хрень с нашим Джонни. Похоже, конца всему этому не будет.

— От него, значит, никаких новостей?

— Ничего.

Я сказал:

— Извини, Пол.

— Я знаю, все думают, что он с какой-нибудь бабой или в очередном запое, понимаешь, а я вот не знаю. Надеюсь, что так.

— Но ты так не думаешь?

— Знаешь, Джонни тяжелее всего пришлось, когда все это случилось с Полой и Джефом. Он так любит детей. Да он сам большой ребенок, мать его. Он просто обожал нашу Дженни.

— Извини.

— Я знаю. Я не хотел об этом говорить, но…

А я не хотел об этом слышать.

— А ты как думаешь, где он?

Келли посмотрел на меня.

— Если бы я знал, то не катал бы тебя сейчас по району как долбаный шофер. — Он попытался улыбнуться, но улыбка не вышла.

— Извини, — сказал я в тысячный раз.

Я уставился в окно на коричневые поля с одиноко торчащими коричневыми деревьями и кусками коричневой изгороди. Мы подъезжали к цыганскому табору.

Келли включил радио, «Бэй Сити Роллерс» исполнили «Я весь, я всю тебя люблю», и он снова выключил приемник. Я смотрел поверх его головы на пролетавшие мимо остовы фургонов и думал, что бы сказать.