1979, Твердая рука

Я и прежде обращал внимание, что, когда тело корчится от боли, сознание проясняется и мозг начинает активно работать. Это время необходимо использовать. Тратить его попусту - преступно.

- Ты видел кожу Чико? - спросил он.

- Несколько раз, - спокойно и даже довольно небрежно откликнулся я.

- Твоя в таком же состоянии?

- Я не смотрел.

- Ну вот, ты и рассердился.

- Да, - проговорил я. - Ложитесь спать.

Когда он ушел, я сел и живо припомнил весь обрушившийся на меня кошмар.

Это уж слишком, как сказал бы Чико.

Слишком? Почему?

Чарльз снова спустился в гостиную в шесть часов. Он по-прежнему был в халате и показался мне совершенно невозмутимым.

- Ты еще здесь? - проговорил он.

- Ага.

- Хочешь кофе?

- Лучше чай.

Он вышел и вскоре принес две большие чашки. Одну из них поставил на столик прямо у дивана, а сам сел со своей чашкой в кресло. Он не отрывал от меня глаз, но их взгляд был невыразительным.

- Ну, как? - осведомился он. Я вытер лоб.

- Когда вы смотрите на меня, - нерешительно начал я. - Нет, не сейчас.

Интересно, что вы во мне видите?

- Ты же сам знаешь.

- Вы видите мои страхи, сомнения, стыд, сознание бесполезности и неприспособленность?

- Конечно, нет. - Кажется, его изумил мой вопрос. Он отпил глоток чая и серьезным тоном проговорил:

- Ты никогда не выказывал таких чувств.

- У каждого человека есть внешний и внутренний мир, - отозвался я. - И они могут не совпадать.

- Это, что, окончательный вывод?

- Нет. - Я взял чашку и подул на кипяток. - Для себя я просто комок нервов. Мне кажется, что я весь состою из страха, нерешительности и глупости. А для других… Что ж, это выглядит иначе. Поэтому мы с Чико и угодили в такую передрягу. - Я отпил глоток. Чарльз по обыкновению заварил чай так крепко, что у меня защипало язык. Впрочем, иногда мне это нравилось. - Когда мы начали расследование, нам подфартило. Иными словами, работа оказалась сравнительно легкой, и нас стали считать везунчиками. А на самом деле мы немногого добились.

- И это, конечно, значит, что вы действовали наугад, - сухо заметил Чарльз.

- Вы же знаете, что я хочу сказать.

- Да, знаю. Томас Улластон звонил мне вчера утром. Он сказал, что хочет выяснить, как быть с распорядителями на скачках в Эпсоме. Полагаю, что это лишь предлог. Ему не терпелось сообщить, что он о тебе думает. По его мнению, ты нашел себя в расследованиях, и хорошо, что ты больше не жокей.

- А вот мне жаль. Теперь я был бы жокеем экстра-класса, - со вздохом признался я.

- Итак, кто-то напал вчера на тебя и Чико, испугавшись вашего нового успеха?

- Это не совсем точно, - возразил я и рассказал ему, о чем думал ночью. Он жадно слушал, и его чай успел остыть.

Когда я кончил, он долго молчал и глядел на меня, а потом произнес:

- Похоже, что вчера у тебя был ужасный вечер.

- Да, вы правы.

Он снова замолчал, а через минуту спросил:

- И что же дальше?

- Я прикидываю, - робко сказал я, - сможете ли вы мне сегодня помочь. У меня есть несколько дел, а я…

- Ну, конечно, - охотно отозвался он. - А что именно ты собирался сделать?

- По четвергам вы бываете в Лондоне. Не трудно ли вам поехать на «Лендровере» вместо «Роллса», оставить его на стоянке и забрать мою машину?

- Если ты так хочешь, - без особого энтузиазма откликнулся он.

- Там в чемодане лежат новые батарейки, - пояснил я.

- Разумеется, я поеду.

- Не могли бы вы до этого забрать в Оксфорде фотографии? Я заснял Никласа Эша.

- Сид!

Я кивнул толовой.

- Мы его отыскали. В машине есть и письмо с его новым адресом. Письмо с просьбой, как и прежние.

Он покачал головой, удивившись глупости Никласа Эша.

- У тебя есть еще какие-нибудь поручения?

- Боюсь, что целых два. Первое - в Лондоне, и оно простое. Ну, а что касается второго… Вы не могли бы съездить в Танбридж-Уэллс?

Когда я сказал, для чего мне это нужно, он согласился, хотя понял, что ему не придется участвовать в заседании совета.

- И будьте добры, одолжите мне фотоаппарат. Мой остался в машине… Да и чистая рубашка мне бы не помешала.

- В таком порядке?

- Да, пожалуйста.

Я мог бы пролежать на диване тысячу лет, но поборол себя, поднялся, забрал фотоаппарат и отправился наверх к Чико.

Он тоже лежал на диване и бессмысленно глядел в потолок. Очевидно, воздействие лекарств постепенно уменьшилось. Когда я сообщил, что хочу его сфотографировать, он вяло запротестовал.

- Да пошел ты…

- Подумай об официантках.

Я откинул одеяло и простыню и сфотографировал все его раны и синяки. Ну, а раны и синяки в душе Чико никакому измерению не поддавались. Я снова укрыл его.

- Прости, - сказал я.

Он не ответил, а я подумал, что мне в общем-то незачем извиняться. Зато, что не вовремя явился к нему, или за то, что втянул его в свои дела, и результат оказался страшным? Недавно он заявил, что никакой тайны синдикатов не существует, и был прав.

Я вынул кассету с пленкой и протянул ее Чарльзу.

- Попросите напечатать фотографии к завтрашнему, - сказал я. - Объясните, что это нужно для полиции.

- Но ты же говорил, что обойдешься без полиции, - удивился Чарльз.

- Да, но если он подумает, что в полиции уже есть показания, то к ним не побежит.