1982, Жанин

Я задумчиво смотрел в свою кружку. Не знаю, было ли ее замечание оскорблением или комплиментом, но оно меня задело. Я сидел и гадал, бросит Диана режиссера одновременно с Хелен или позже. Я хотел Хелен, но не собирался отказываться от Дэнни. Почему какой-то инфантильный эгоист вроде Брайана может одновременно наслаждаться двумя женщинами, а рассудительный, добрый и интеллигентный малый вроде меня не может позволить себе трех?

Я вовсе не пренебрегал Дэнни в те дни. Наоборот, она нравилась мне больше, чем когда-либо. Актеры будили мое любопытство, но было так славно приходить домой и спокойно ужинать с человеком, который не считал мир сценой, а окружающих – отзывчивыми или недоброжелательными зрителями. Я стал еще ласковее с Дэнни, поскольку думал о том, чтобы изменить ей. Я был внимателен. Покупал ей в подарок всякие шоколадки и комиксы, которые она читала с величайшим вниманием. Поэтому, когда я обронил между прочим, что в субботу уезжаю в Эдинбург и вернусь только в воскресенье, она отреагировала чуть взволнованно, но не более взволнованно, чем если бы я сообщал, что планирую навестить Алана. Мы как раз собирались лечь. Проснулся я от странных хлюпающих звуков. Она зарылась в постельное белье и уткнулась лицом в матрас, чтобы я не слышал, как она плачет. Ее голова была где-то на уровне моего бедра. Я легонько толкнул ее и спросил:

– Что случилось?

Она что-то бормотала, но я не мог разобрать слов, пока не сполз пониже и не услышал:

– Ты собираешься меня бросить, ты бросишь меня, ты не вернешься, никогда не вернешься ко мне.

Я попытался обнять ее:

– Не переживай, что ты, я люблю тебя! Все в порядке, потому что я люблю тебя!

Никогда не приходилось мне всерьез говорить «люблю» до того момента, и с тех пор я больше никогда не употреблял этого слова, но, услышав, как губы мои произнесли «люблю», я понял, что это правда. Но она продолжала твердить свое:

– Нет, нет, никогда, ты никогда не вернешься…

Тут я понял, что кроме меня ей не на кого опереться, у нее нет ничего, кроме скудной зарплаты, на которую не прожить, родственников, которым нельзя доверять, и жалкого социального пособия. Рядом с такой слабостью я чувствовал себя огромным и сильным, таким сильным, что мог бы одолеть весь мир, ведь сейчас, когда я любил ее, у нее совсем не было причин плакать. Неважно, скольких еще женщин я любил (мужчина, сильный как целый мир, не может ограничиваться одной женщиной), она все равно была в полной безопасности, потому что я полюбил ее раньше и сильнее всех остальных. Я сказал:

– Послушай, Дэнни, тебе не о чем беспокоиться, потому что рано или поздно я, вероятно, женюсь на тебе, да, Дэнни, женюсь, потому что ты мне… нет, потому что я по-настоящему люблю тебя, Дэнни!

Когда Дэнни была подавлена, слова не действовали. Вдруг она отдалась моим объятиям, но всхлипывания продолжали сотрясать ее тело подобно чудовищной икоте, наконец мне это надоело, я почувствовал себя жутко утомленным и уснул.

За завтраком она вела себя тихо как мышка, несмотря на то что я приготовил ее любимый обжаренный омлет. Я попросил ее:

– Дэнни, не переживай, я совсем не сержусь. Она ничего не ответила.

– Не бывает супругов, которые проводили бы вместе каждую ночь на протяжении всей жизни. К тому же Эдинбург – это не на другом конце Шотландии, это всего лишь час езды на поезде. Ты здесь в полной безопасности, и хозяину ты понравилась.

– Зато он мне не понравился.

– Отчего же?

– Он на меня смотрит и улыбается, когда тебя дома нет.

– Что ты имеешь в виду?

Она промолчала, и я сказал:

– Ты думаешь, ты ему нравишься?

– Угу.

– Ничего удивительного. Мне ты тоже нравишься!

Она посмотрела на меня с каким-то непонятным выражением. Я терпеливо объяснил:

– Это шутка,Дэнни.

– А-а. Прости.

После паузы она сказала решительно:

– Я не имею права здесь находиться, когда тебя нет здесь. Люди думают, что я просто твоя подстилка.

От этого слова у меня приятно екнуло в причинном месте, но я сказал строго:

– Мне странно слышать от тебя такой трущобный жаргон. И я очень удивлен, что ты о себе такого низкого мнения. Если ты действительно так о себе думаешь, не удивительно, что и другие могут подумать то же самое.

Она с удивлением взглянула на меня:

– Разве я сказала это вслух? Прости, я не хотела.

И она поверила – ну еще бы, ведь я ей это сказал, – что назвала сама себя шлюхой. Ничего удивительного, что люди с хорошо подвешенным языком могут любые узлы вязать из таких, как Дэнни. Это как будто бы оттого, что мы умнее, но поскольку в наших словах нет ни правды, ни порядочности, то это всего лишь приемы, особые приемы, совсем как те, с помощью которых мастер джиу-джитсу способен любого свалить на землю одним ударом. Вот я и свалил Дэнни, а теперь благородно помогал ей подняться.